–Женщина?– презрительно усмехается похотливый толстяк,– эта, как ты говоришь, женщина, была на сегодняшнем вечере, Анзор. Ты и сам прекрасно знаешь, что по правилам среди мужчин тут могут находиться только шлюхи. Если она и правда твоя женщина, то… я сочувствую тебе.

Вижу, как сжимаются кулаки Гаджиева. От него рикошетит яростью. Уязвленностью. Никто и никогда не оспаривал достоинства Анзора.

А сейчас… Из-за меня..

Опять из- за меня…

– Эта…– Анзор делает паузу, подбирая слова,– несмышленная… решила проявить характер и вызвать во мне ревность. Произошло недоразумение. Ты не виноват в случившемся. Она виновата. И я накажу ее по всей строгости, Мамдух. Но это сделаю я. Потому что она моя… Вижу, что твое «увечье» преувеличено. Она не успела причинить реального вреда. То, что она защищала свою честь, говорит о том, что в мозгах курицы осталась хоть капля ума. И потому я прошу отпустить ее без последствий- ни для нее, ни для наших деловых отношений…

Да, одним из самых шокирующих открытий сегодняшнего вечера стало то, что на нем был Анзор… Пришел сюда отдохнуть в обществе продажных женщин после успешных переговоров с эмиратчиками? Помню, как наши глаза с ним пересеклись. Я стояла и нелепо мялась с бокалом шампанского в руках, уже понимая, что влезла куда-то не туда. И он… шикарный, высокий, статный, в деловом костюме, сидящем на нем с иголочки… Полоснул по мне взглядом хозяина жизни и даже не задержался… Спустя четыре года разлуки… Спустя четыре года моих самовнушений, что Анзор- это лишь плод моего воображения…

Каждое его слово снова и снова уничтожает меня и втаптывает в грязь.

Понимаю, что он вынужден сейчас так говорить.

И в то же время, совершенно уверена, что он и правда так презрительно обо мне думает.

– Своенравная кобылка?– спрашивает с усмешкой араб, снова притягивая к себе девушку и смачно шлепая ее по попе, от чего та истерично вскрикивает,– не успел объездить?

– Все впереди…– усмехается впервые за вечер Анзор, от чего по телу почему-то бежит табун мурашек,– согласись, путь, который впереди, всегда несоизмеримо привлекательнее, чем то, что уже было пройдено и покорено…

Велеречивые фразы Анзора приходятся по вкусу арабу. Это их манера разговора. Гаджиев знает эту культуру. В институте он изучал арабский язык.

Мамдух снова похотливо смотрит на меня, все еще сидящую на полу в пораженной позе.

– Она красива, пусть и глупа… Думаю, тебя ждет много приятного на твоем пути,– хмыкает араб,– по-мужски могу тебя понять, Анзор, но…

Замираю. Перестаю дышать. Что это за «но»?

Сейчас решится моя судьба…

Что он сейчас скажет? Что заступничество Анзора все равно не избавят меня от тюремного заключения или даже казни?

Здесь и сейчас может быть все, что угодно… Я уже давно вне правового поля. Переступившая грани порядка, неосознанно попав сюда, где со мнением и желаниями таких, как я, попросту не считаются…

– Прости, брат, но вдруг ты просто сжалился над смазливой мордашкой? Она русская, ты из России… Всё может быть… Игра есть игра… Для тебя она может быть очень интересной. Только вот я не хочу быть в этой игре пешкой…

Теперь уже араб жонглирует словами. Тянет. Оценивает и калибрует.

Господи, мои нервы сейчас лопнут, как перетянутая струна гитары!

–Докажи мне, что эта женщина твоя…

Сжимаю кулаки.

Что скажет Анзор? Как он будет это доказывать?

–Рада, подойди,– говорит сухо, без промедлений, но даже не оглядываясь на меня.

Я встаю с затекших коленок, которые гудят от боли падения.

Иду неровно, качаясь.

Мамдух это видит и усмехается, снова нагло меня оглядывая с ног до головы.

Анзор вдруг резко оборачивается.