Мадатов знал, что в полку иногда называют его «железным», и втайне гордился этим дружеским прозвищем. Но сейчас он ощущал, что может вдруг и сломаться. Сознание своей усталости было ему неприятно. Горячий ужин с чаркой да пара часов дремоты были сейчас просто необходимы. В самом деле, не пришло бы в голову отступившим гренадерам противника вернуться, чтобы отвоевать сухой и теплый ночлег.

– Так что, говоришь, Новицкий, Вислинский легион перед нами?

Валериан уже полуприкрыл глаза, но представил, как адъютант привстает, отвечая на вопрос генерала.

– Могу ошибиться в названии части, Николай Сергеевич, но одно определенно – перед нами поляки. Может быть, Вислинский легион – они давно под началом Наполеона. Дрались еще в Испании. Может быть, войско Варшавского Великого Герцогства. У этих умения должно быть поменьше, но стойкости хватит.

– Да, это мы уже видели. Впрочем, ты ведь и сам же поляк.

– Наполовину. – По голосу Валериан почувствовал, что Новицкий несколько подобрался. – Мать полячка. Отцовский полк стоял у Гомеля. Там они и нашли друг друга.

– То есть места эти тебе не совсем чужие.

– Я родился здесь. Но отец сразу увез мать в свое поместье. Так что вырос я под Смоленском. Родных у матери не осталось, вспоминать детство она не любила. И на родину ни она, ни я не возвращались.

– Язык-то знаешь?

– Мать выучила. Говорю, понимаю. Кое-что могу прочитать.

– Отец, ротмистр? – спросил Приовский. – Отец где воевал?

– Погиб на Кавказе. Вместе с генералом Гуляковым, когда зашли в горы.

О генерале Гулякове Валериан знал из писем дяди Джимшида. Это его полк встретил многотысячную разбойную партию лезгин, в который раз рвавшихся через Алазань, через Кахетию на Гянджу, и разбил их у речки Иора. Значит, с Новицким они связаны не одной только службой.

– А что же здешние? – продолжал допытываться Ланской. – Почему убежали?

– Хозяева поместья, наверное, поляки, шляхтичи. Русских они не любят, французам же были рады. Когда же услышали, что мы приближаемся, решили не дожидаться. Я спросил одного из дворовых, говорит – недели полторы как уехали. До Варшавы.

– Но деревенька там недалеко стоит, вроде бы и жилая.

– Крестьяне здесь, Николай Сергеевич, не поляки, а белорусы. Помещики свои им не слишком-то по сердцу, нам же, напротив, рады. Егеря как раз туда отошли.

– Да-а-а! – раскатил междометие генерал Ланской. – Ну и держава! Так посмотреть – те. Над ними же – эти. А что там справа и слева, так вовсе не разберешь. Ну да, нам, гусарам, голову себе забивать нечего. У нас просто: где полк, там и родина. Что скажете, батальонные?

– Точно так, – откликнулся венгр Приовский.

– Согласен, – подтвердил армянин Мадатов.

– Новицкого не спрашиваю, знаю, что и он под этим подпишется. А коли согласны, сейчас мы за это и выпьем. Игнатьев, душа моя, раскрывай уже погребец, видишь, офицеры томятся…

После ужина, превозмогая сытую и хмельную дремоту, Валериан все же поднялся, решив посмотреть, как устроились люди и офицеры его эскадронов.

Лошадей поставили под навесы, запалив костры по периметру; гусары, кому повезло, улеглись вповалку на полы домиков, загнав хозяев на печки, остальные забрались в палатки. Полотняные укрытия подвез полковой обоз, сумевший нагнать эскадроны. К ночи еще подморозило, рядовые и унтеры согревались у импровизированных жаровен: дежурные калили камни в кострах и заносили внутрь.

Молодые офицеры, как обычно, собрались у Бутовича. Мадатов сначала хотел скомандовать отбой, но одернул себя, вспомнив, что в двадцать лет тоже мог не спать сутками, выстаивая дежурства в карауле или маршируя на учениях гвардии. Постоял у двери и собрался уже уходить, как вдруг выхватил из общего шума зацепившую его фразу: