Считаю не лишним привести здесь слышанное мною повествование о происхождении нынешнего населения Галанчочского общества. Фамилия прежних владельцев Галанчоча отличалась гордостью, высокомерием и, будучи довольно многочисленной, подчинила вниманию многих своих соседей. Не могли они распространить свою власть только на одного из потомков Хан-Меда, который с пятью своими сыновьями и близкими родственниками самостоятельно жил в крепких башнях Зингилоя. Во время одного из набегов на ингушские племена пал отец с четырьмя сыновьями и все воины-зингилоевцы, остался только младший сын главы племени, по имени Сулда-Вениг, который, возвратившись домой, собрался устроить по погибшим поминки (тризну). В числе приглашенных были и родоначальники галанчочцев, навстречу к которым вышла мать одного властителя Зингилоя с громадным сосудом пива, дабы выразить им большое предпочтение. Но гордые галанчочцы уже заранее решили воспользоваться несчастьем дома и забрать его остатки, а в том числе и молодого Сулда-Венига под свою власть; и вот, когда поровнялись они со старухой, то в ответ на ее приветствие и предложение откушать пива один из представителей толкнул сосуд ногою и опрокинул со словами: «нам мало котла, в котором могло бы свариться зараз пять быков, а с этим ведром не стоит и связываться». Зная вообще грубые нравы галанчочцев, Сулда-Вениг следил за их действиями, укрывшись в башне, и оскорбительный поступок с матерью зажег в нем жажду мести, и только просьба матери удержала его от нее… Тризна была справлена и после того пропал из дома Сулда-Вениг. Галанчочцы сознавали свою вину, а потому, в ожидании должного возмездия, целый год, находились в готовности встретить врага лицом к лицу. Время, однако, шло, а о последнем отпрыске зингилоевцев не было и слуха. Мало-помалу о нем стали забывать, а вместе с тем успокоились и галанчочцы… Но Сулда-Вениг отыскался. Покинув родительский дом, юноша отправился в Кабарду, у друга своего отца кабардинскому князю, к которому и явился в одежде нищего. На вопрос, что значит такой наряд, Сулда-Вениг отвечал: «Потерял я в битве отца, братьев и близких родственников, а соседи оскорбив мою мать, наложили на меня позорное клеймо; я не мог им отомстить, так как остался один: я теперь хуже нищего». У князя Сулда-Вениг прожил три года и при его содействии подобрал надежную дружину, которую и повел в родные горы, причем днем укрывался в глухих местах и только ночью делал переходы. Таким образом он незаметно подошел к селению Эйселишек, где жили его оскорбители. Расположив воинов в закрытом месте и условившись подать знак к нападению взмахом бурки, юноша отправился на разведки, в которых и провел время до выгона в поле первого стада овец. Здесь около него проходили два пастуха и один из них, заворачивая отбившуюся в сторону овцу, выбранился и сказал: «чтоб тебе пропасть, как пропал Сулда-Вениг!» Товарищ упрекнул его за такое неуместное упоминание имени последнего из зингилоевцев, старуха-мать которого оплакивает сына, считая его погибшим. По сигналу воины напали на полусонный Энселишек врасплох, перебили жителей и разграбили имущество. Не был тронут только дом пастуха, сочувствовавшего матери Сулда-Венига: от него-то и произошли владельцы земель, находившиеся до того в руках уничтоженных галанчочцев…

У начала спуска с хребта Варендук к Хайбаху пошел дождь. Резкие удары грома подхватывались и тысячью переливов разносились по ущельям. Над нами с жалобным писком проносились стайки альпийских галок, спешивших убраться от непогоды в скалы. Пришлось и нам развязывать бурки, хотя сходить вниз по усыпанной мелкими осколками шифера крутой тропинке в этих хламидах было совсем не удобно. Наконец скаты стали положе и можно было сесть на лошадей. Как нарочно в это время прекратился и дождь, и в этот день больше его не было. Вскоре тропинка сбежала на дно ущелья и потянулась вниз по речке Хайбахой-ахк. Прилепившись к крутым выступам черных скал, несколько туземных мельниц с шумом и грохотом работали и их горизонтальные колеса отбрасывали своими лопастями целые каскады брызг на узенькую тропу.