Государь Император за этот подвиг удостоил генерала Бенкендорфа особым Высочайшим рескриптом, в котором от 8-го июня изволил Всемилостивейше написать:

«Константин Христофорович! Генерал от инфантерии Паскевич донес Мне о решительном поражении, нанесенном Вами многочисленному отряду персидских войск, под предводительством Гассан-хана, 9-го минувшего мая между селениями Сенти и Шолли. Сею новою победою и многочисленными успешными действиями при осаде Эривани, Вы оправдали в точности данное Мною Вам назначение и Мне особенно приятно за таковые отличные Ваши подвиги в настоящую войну с персиянами, изъявить Вам совершенное Мое благоволение, будучи удостоверен, что и в последствии войны сей не менее полезными заслугами приобретете право на вящшую Мою признательность».

Блокада гордой крепкой Эривани, столицы Персидской Армении, производимая горстью Русских, представляется событием странным, но этого мало: та же самая горсть Русских наполнила ужасом окрестности, и курды, эти лихие наездники-разбойники, не смели вторгаться в наши границы, потому что видели, как дорого расплачивались за каждое покушение.

В начале блокады кто-то натолковал сардарю, что Русские нуждаются в продовольствии, и он тотчас послал переговорщика (парламентера) к генералу Бенкендорфу, прося прислать ему шампанского. Как ни было несообразно такое посольство, но Константин Христофорович, постигнув цель его, послал в Эривань дюжину лучшего Клико и много закусок европейских. Сардарь отдарил его, со своей стороны, персидскими сластями и щербетом.

Тут сардарь узнал, что немного ошибся и задумался порядком. Пушки эриванские на своих неповоротливых деревянных цельных, как у татарской повозки колесах, не могли почти наносить вреда блокировавшим, скрытым в густых аллеех огромного сада, разведенного сардарем по ту сторону Занги для своего удовольствия. Беседка в китайском вкусе с белым мраморным фонтаном, украшенная малярною живописью персидских художников была спокойным жилищем Русских воинов, не смотря на огонь пушек. Раз только бомбе эриванской посчастливилось сделать забавную штуку: 2-й батальон 40-го егерского полка, расположившийся за Ираклиевым курганом, однажды обедал, и несколько егерей только что уселись около котла, наполненного кашей, как вдруг является бомба, посланная из крепости – бух прямо в котел, лопнула и, вместе с котлом и кашею полетела вверх. Впрочем это не произвело никаких последствий. Сардарь грыз зубы на свой сад, и не смотря на могущество и самовластие, которыми он пользовался при управлении, не смел тронуть ни одного дерева[51].

Наконец, испуганный непрестанными поражениями своих войск, грозною позицией Бенкендорфа и рассчитывая, что с приближением главного действующего отряда, находившегося уже на марше, не будет возможности спасти что-нибудь из драгоценностей города и, беспокоясь об участи своего имущества, он поспешил отправить наиболее дорогие предметы в Казвин вместе с золотою луною с эриванской мечети. Это послужило к увеличению смятения между жителями Эривани, которые в весьма значительном числе, запершись в крепости, начали чувствовать во всем недостаток. Обнаружившиеся между ними гнилые горячки, обыкновенное следствие стесненного воздуха, еще более увеличили бедствия народа.

Кочевые обитатели Эриванской области находились за Араксом и, также претерпевая недостаток в хлебе, принуждены были питаться одним молоком и сыром. Персидское правительство хотело их удалить от этого места, но встретило сопротивление, потому что, сколько ни было затруднительным их положение, но они не хотели оставить своей родины. Гассан-хан, после претерпенного поражения, присоединил к себе урмийскую и куртинскую конницы, с партией, простиравшейся до 5000 человек расположился за Араксом у Бейбулаха, но не смел ничего предпринять. Наши фуражиры спокойно ездили до самого Сардар-Абада инигде не встречали неприятеля. Тщетные вылазки эриванского гарнизона, довольно часто производимые, служили только к потере в людях со стороны персиян и не приносили им никакой пользы.