– Немецкая делегация согласна.

– Будем считать это окончательным согласованием протокола, – немедленно заключил Сталин. – Сейчас протокол будет перепечатан – минутное дело – и мы приступим к заключительной части встречи: подписанию документов.

Улыбаясь из последних сил, Риббентроп украдкой – как ему хотелось думать – смахнул рукой пот со лба. То есть, как и подобает «истинному джентльмену», рейхсминистр вполне обошёлся без носового платка. Целых пять минут – в продолжение минутного дела – он мужественно воздерживался от подражания фюреру по части обгрызания собственных ногтей. Но вот документы были доставлены. Быстро пробежав глазами текст на немецком, Риббентроп в радостном изнеможении откинулся на спинку кресла. Дело было сделано. По причине этого дела теперь дело оставалось за фюрером. Дело возблагодарения рейхсминистра за титанический труд.

Следовало зафиксировать для истории этот момент – и Риббентроп хлопнул крышкой роскошного брегета. На часах уже было двадцать четвёртое августа.

– Господин Риббентроп не возражает попасть в историю? – усмехнулся Сталин.

Двусмысленность предложения была дружно оценена всеми участниками переговоров – одинаковым смехом.

– Мы предлагаем подписать договор в торжественной обстановке, с участием кинохроники и фотокорреспондентов.

Риббентроп просиял: сталинское предложение работало на подъём авторитета рейхсминистра в глазах фюрера. Одно дело – слова, и совсем другое – иллюстрации к ним. Ровно в два часа документы были подписаны. Очередная страница истории была перевёрнута: открывалась новая глава… под названием «Что день грядущий нам готовит»…

Глава третья

– Ну, что, Вече: обманули мы Гитлера?

Сталин был оживлён и благодушен. Даже по кабинету он перемещался энергичнее, чем обычно. Клубы дыма из «раскочегаренной» трубки» служили дополнительным свидетельством хорошего настроения вождя.

Молотов экономно улыбнулся, и пожал плечами.

– Во всяком случае, мы не дали обмануть себя, Коба – а это много. Особенно – когда имеешь дело с таким волком, как Гитлер.

Ответ Молотова застал Сталина в «географическом центре» кабинета. Вождь развернулся – и направился к собеседнику. Ещё «в пути следования» ироническая усмешка основательно поработала над его щекой. Подойдя к Молотову, Сталин не пожалел на друга ароматного дыма.

– Да ты – совсем дипломат, Вече! Научился уклончивости у господ иностранцев. Уклончивости и осторожности.

Улыбка, и без того скупая, тут же истёрлась с лица Молотова. И то: реакцию Сталина трудно было расшифровать однозначно. Что это: одобрения или осуждение? Но «при всех входящих и исходящих», Молотов не собирался праздновать труса. Всегда поддерживая Сталина в принципиальных, глобальных вопросах, Вячеслав Михайлович, единственный из всего окружения вождя, не боялся иметь собственную точку зрения. И не только иметь, но и выражать её.

– Нет, Коба. Я всего лишь считаю, что в дипломатии единственным доказательством победы одного и поражения другого является акт о полной и безоговорочной капитуляции. Только в этом случае одна сторона навязывает свою волю другой, не спрашивая её мнения и согласия.

Жёлтые рысьи глаза Сталина в упор уставились на оппонента.

– Я понял тебя, Вече. Ты хочешь сказать, что от заключения этого договора выиграли не только мы, но и Гитлер?

– Да, Коба. Фюрер теперь может не опасаться нашего «сговора с демократиями» против него. Спокоен он «и за нас»: знает ведь, что мы первыми договор нарушать не станем. А это значит, что в Европе у него развязаны руки. Разумеется, с известными ограничениями по Польше и Прибалтике, к которым вынудили его мы.