Нет ничего лучше, чем с утра пораньше целовать на кухне собственного дома девушку, от которой сходишь с ума. С которой провёл ночь в обнимку (опустим тот наводящий тень на мою мужскую привлекательность факт, что ночь прошла совершенно целомудренно). Если раньше мне сносило крышу то, что она не подпускала меня к себе, то теперь то, что она позволяла мне себя целовать.

— А-а! — Королева вдруг словно опомнилась, упёрлась руками в мою грудь, отталкивая. — Сейчас всё сгорит!

Пришлось отпустить, как жаль ни было. Я налил себе кофе, ей чая и присел за стол в угол подальше, чтобы не светить стояком. Пока наблюдал, как она возится со сковородой, вспомнил одну вещь:

— Слушай, ты говорила, мать выгнала тебя из дома?

— Да, — ответила она настороженно.

— Эта квартира, где вы живёте, кто её покупал и когда?

— Не знаю. Мама, наверное. Мы переехали после того, как папа умер.

— Переехали откуда куда? Дело в том, что твоя мать не могла продать квартиру, где прописан несовершеннолетний ребёнок, без согласия опеки. А опека не могла дать разрешение, если условия проживания ребёнка становились хуже.

Королева пожала плечами:

— Я не знаю ничего об этом. Мне было тринадцать, и мама как-то не ставила меня в курс по поводу квартиры и так далее.

— Ну ладно, опустим это. Но эта квартира, та, которую она продала после смерти твоего отца — она кому принадлежала? Если твоя мать купила её на свои деньги до брака, это одно. А вот если её покупали в браке или она принадлежала единолично твоему отцу — в этом случае тебе причитается часть. И эту часть можно отсудить. Я ведь правильно понимаю, завещания Лесник не оставил?

— Нет. Но что я буду делать с частью квартиры? — почему-то Королева помрачнела.

— Продашь её матери или, если она откажется, кому-нибудь другому. Получишь деньги.

Ничего не отвечая, она выложила яичницу на тарелки. Подала на стол. Выражение её лица оставалось хмурым, и она не поднимала взгляда. Всё это меня насторожило.

— Что-то тебе не нравится?

— Ты хотел бы, чтобы я ушла?

— Та-ак, — я отложил вилку. Встал. Обогнул стол и присел перед Королевой на корточки.

Что за самооценка у этой девушки? Я ведь ни словом не намекнул на то, чтобы хотел бы её ухода, а она уже вбила себе в голову невесть что.

Она наблюдала за мной с лёгким подозрением.

— Давай договоримся, — я взял её ладошки. — Никто тебя отсюда не гонит. Я просто хочу, чтобы у тебя были все права. Чтобы то, что твоё, так тебе и досталось, а не мамаша твоя потирала бы ручки, радуясь, как ловко тебя обставила. Вот только надо выяснить, можешь ли ты претендовать на долю. Может, твои бабушки-дедушки в курсе?

Её лицо немного просветлело.

— Бабушка со стороны папы вряд ли, они в Сибири живут, очень далеко. А со стороны мамы сравнительно рядом, в деревне. Правда, она строгая и папу не любила. И меня не очень любит.

— Но позвонить-то им можно?

— Можно.

Через паузу Королева решительно кивнула:

— Хорошо. Позвоню и попробую узнать. Спасибо.

Ну слава богу. Я вернулся на своё место и доел яичницу, оказавшуюся обалденно вкусной. А потом мы с Королевой собрались, я отвёз её в салон, оставил разбираться с бумагами, а сам уехал на встречу.

Вернулся уже в половине третьего. Салон был в самом процессе переделки, всё было оклеено прозрачной плёнкой, стояли леса, пахло краской, рабочие переговаривались на своём языке. Кроме строительной бригады, наведывались сюда только мы с Королевой: я временно отправил в отпуск всех остальных. Кроме Королевы и Кузьмина, но от последнего толку не было, он почти не появлялся, чаще звонил, дескать, приболел. Я был уверен, что он в банальном запое, но пока спускал это ему с рук. Может быть, потому, что на самом деле мне нравилось, что мы с Королевой работаем фактически наедине.