Существует такая опасность, что изображение прошлого, имеющее идеалом объективность, может получить апологетические черты. На эту опасность указывает известное суждение, что понять – это значит простить (tout comprendre c'est tout pardonner). Однако всякая апология прошлого включает в себя те же ценностные суждения. Эта апология не следует из принципа свободной науки, не из принципа объективности. Свободная от ценностных суждений историография может преодолеть опасность апологии, а именно не в тот момент, когда она описывает историю победителей – не вчерашних и не завтрашних: история описывает и объясняет не только историю победителей, но и побежденных.

Французский ученый Раймон Арон писал, что «смысл осуществляемого историком исследования причин – не столько в том, чтобы очерчивать контуры исторического рельефа, сколько в том, чтобы сохранить или воссоздать в изучаемом прошлом неизвестность будущего». «…Прошлое с точки зрения историка было будущим с точки зрения его исторических персонажей»[10]. Таким образом, нравственный и политический урок уважения непредсказуемости будущего – это урок свободы. Роберт Коллингвуд в свойственной ему парадоксальной манере доказывал, что нельзя понять, что история является автономной наукой, не поняв при этом, что человек свободен. Тем самым он затрагивал основополагающий вопрос: при условии уважения неизвестности события именно история позволяет мыслить одновременно свободу человеческого действия и принуждение, накладываемое ситуацией[11].

В цитированном выше труде Эрнста Нольте также указывалось на то, что беспристрастность, к которой стремится историческое мышление, не может быть божественной, а потому безошибочной. Она не может избежать опасности перейти на одну из сторон, пусть даже скрытным и субтильным образом. Но, если использовать юридическую метафору, она представляет собой стремление поставить на место военно-полевых судов и показательных процессов регулярное судопроизводство, в котором выслушают и свидетелей защиты, а судьи не только сугубо формально отличны от прокуроров. Отдельные приговоры будут разными и между смертным приговором и оправданием там будет и промежуточная ступень. Несмотря на это, они не безошибочны, и не исключается и пересмотр приговоров.

Нольте вполне справедливо писал, что если бы Гитлер победил, то в покоренной немцами Европе историография на века превратилась бы в его восхваление и многие люди (за исключением жертв), о которых никто бы не упоминал, были бы счастливее, поскольку были бы избавлены от необходимости обдумывать и сравнивать. Многие сегодняшние антифашисты были бы убежденными поборниками режима. Только для исторического мышления и пересмотра не нашлось бы места, а потому люди, мыслящие исторически, воспринимались бы в этой системе как отрицательные типы и не имели бы никакого права на существование. Но даже понимание этого не должно толкать их к тому, чтобы задним числом вступать в ряды сражающихся современников[12].

Для того чтобы показать внутреннюю логику взаимодействия политической традиции и политической культуры, с одной стороны, и политической действительности в специфических условиях первой трети XX века в Германии, с другой стороны, потребовалось разрешить ряд «наползающих» друг на друга задач. Довольно сложно было отделить позитивное и негативное в немецкой традиции, где, как известно, мифы нации и мифы демократии мирно сосуществуют до поры до времени; серьёзную научную задачу составляло также новое истолкование политических условий возникновения особенно мощного немецкого национализма в межвоенный период (Версальский мир, Ноябрьская революция, специфические условия Веймарской республики); сама по себе «немецкая идеология» и её проявления также требовала целенаправленного анализа и параллелей с политическим мышлением основных идеологов «консервативной революции» и, наконец, весьма деликатную научную цель составил пересмотр ряда устаревших позиций отечественной историографии в отношении исторической и политической обусловленности национал-социализма. На всем протяжении исследования я стремился не упустить из виду эту сложную и комплексную цель. В мои намерения не входит разбор конкретных проблем немецкой истории, поскольку в этом случае изложение выйдет сумбурным, не удастся избежать повторов… Важной задачей представляется также пересмотр некоторых устаревших российских моральных позиций в отношении германской традиции в целом, которые, впрочем, легко объяснимы и на них в мире никто внимания не обращает и не обратит, если мы это сами не сделаем. Эти позиции мало того, что всегда были не очень адекватны и справедливы, к тому же в наше время они очень сильно устарели, ибо немцы в послевоенное время смогли совершить национальное покаяние невиданных масштабов и создали действительно жизнеспособную и устойчивую демократию на основе собственной политической культуры, между прочим, той самой, которая привела к нацизму. Аналогия с нацизмом и немецкой послевоенной ситуацией, с одной стороны, и большевизмом и нынешней российской действительностью, вернее, ожиданиями подобных Германии перемен в сторону демократии в нашей стране – с другой, обнадеживает…