– Теперь я тебя люблю! – как можно ласковее сказала ему.

Он улыбнулся.

– Любовь у тебя какая-то странная, но об этом потом. Теперь будем сваливать. Ты регистрировалась перед тем, как здесь поселиться?

– Нет. Галка свой паспорт показывала.

– Я тоже нет. Пока собираешься, я тут кое-что приберу, чтобы легавые не докопались.

– А Игорь?

– Нет Игоря. Потом объясню.

Рассвет не заставил себя ждать. На удивление быстро развеялись густые облака, их обрывки уносились далеко за горизонт. Природа подавала наглядный пример своевременного бегства. На фоне багряного небосклона неподкупным свидетелем замер темный силуэт леса. Ветер и зловещие цвета могут являться характерной реакцией только на человеческую гнусность. Впрочем, смешно искать высокую духовную культуру, ее не было во все века. Да, есть искорки ее проявления, но по крупному счету она, эта культура, не выдерживает испытания властью и деньгами. И существует она только в узком кругу выдающихся людей, помешавшихся на либерализме и милосердии. Поэтому климат на планете меняется не в лучшую сторону. Духовный – в большей степени.

Панферов забежал в свой корпус и вынес толстый портфель.

– Это все! Даже распаковаться не успел, – обронил на ходу. – Хотел убедиться, есть ли смысл оставаться еще на день. В моем случае пустая трата времени —непростительная роскошь.

При их, очень разумных, опасениях база и лес вмиг остались далеко позади. Под ногами расстилалась пустынная асфальтовая дорога. Теперь можно было бы не торопиться, но оставалось много скрытых от них фактов. О трупах в спальном корпусе знает ночной следопыт. Что ему еще известно? Если о своем приятеле Панферов молчит, то со своей стороны он уже все продумал. Еще важно не попасться кому-нибудь на глаза, о своем пребывании на базе тоже нельзя проговориться. Когда остановили попутку, день уже рассиялся вовсю. Времени было достаточно, чтобы следопыт успел поделиться своими наблюдениями с администрацией базы. Не трудно представить всеобщий переполох.

В ее поведении появилась нервозность, Панферов выглядел более спокойным. Они оба часто поглядывали на спидометр и зеркало заднего вида. Водитель «Газели» заметил их состояние, он то и дело поворачивался к ним, как бы прицениваясь, иногда задавал незначащие вопросы. Панферов отвечал односложно, лишь изредка бросал несущественные фразы о плохой дороге, изнуряющей жаре и прочих пустяках, сознательно искажая голос. Однако водитель, в одиночестве проделавший дальнюю дорогу, оказался не в меру разговорчивым и любопытным. Панферов предложил помолчать по причине личных неприятностей.

Молчание затянулось, и Люба углубилась в собственные размышления. Думала о сыне, муже… рассматривала руки, не осталась ли на них кровь. Задремала. Сдавленный хрип пробудил ее. Она встрепенулась и сразу же посмотрела на своих спутников. Сама сидела позади, и жуткое зрелище предстало во всех подробностях, усугубляя и без того мрачное состояние.

Панферов одной рукой обхватил шею водителя, другой придерживал руль. Затухающие звуки могли означать, что одним трупом становится больше. Прояснилось, почему Панферов долго выбирал машину. На крайний случай искал слабую жертву. Водитель своей общительностью и сметливостью сам себя приговорил. Люба тоже на волоске от смерти, не в ее силах что-нибудь изменить. Хотелось глянуть в зеркало, чтобы окончательно убедиться, как сильно она постарела и… поседела. Ей всего-то двадцать четыре, и вот – уже трижды рядом с ней дыхнула смерть.

Панферов свернул на обочину, с четверть часа наблюдал за проезжающими машинами, опасаясь преследования и возможных свидетелей. О чем-то еще размышлял. Возможно, взвешивал вероятность предательства со стороны Зуевой. Наконец спокойно пояснил: