В комнату заходит мой младший брат и бросив взгляд на сидящего в углу кота, берет печенье и идет обратно к двери.

– Глеб, ну ты чего это? У нас гость вроде бы новый- бабушка всегда старается быть с ним милой, понимая, что он из категории тех детей, которых называют сложными.

В ответ Глеб промычал что то вроде- Самим есть нечего- бабушка махнула в его сторону полотенцем, а потом замерла глядя в одну точку.

– А ведь он прав. – она смотрит на меня и сверлит этим до боли знакомым взглядом. День ото дня не легче. Ты же видишь какая ситуация в городе. Дед боюсь ругаться будет— проговаривает она, ставя чайник, украдкой глядя на прирученного мною кота. -Люди на улице такое говорят- она начинает сходу всхлипывать- я даже рассказывать вам не хочу.

– Что говорят? – не выдерживаю я.

– Говорят, война будет.

– Ну, на улице пусть и говорят- стараюсь я подбодрить ее, цитируя одну из любимых фраз своего отца. -Вот увидишь, все наладится. Да, Шарик? – он смотрит так, будто понимает и даже знает, преувеличивают люди на улицах в разговорах о войне или …преуменьшают.

– А чего это ты его как пса назвал? – недоумевает бабушка.

– А что, коты не бывают Шариками? – я внимательно смотрю на него. Вот кажется мне, что он именно Шарик, если хотите, зовите по другому.

Я взяв Шарика. сажусь поудобнее на диван, с одной из немногих книг в руках. Именно здесь в доме на Малой Садовой в прекрасном и мирном до некоторых пор Ленинграде проходила моя жизнь с самого рождения. Моя семья состояла из родителей, младшего брата и бабушки с дедушкой. А теперь появился еще и Шарик. Полноправный член семьи.

Семья

– Ну наконец-то! – сквозь пелену еще не полностью открытых глаз я видел родное лицо и улыбку мамы, она выглядела очень смешной, когда пыталась изобразить сердитое лицо, наверное потому что была добрейшим человеком на земле. Я любил обнимать ее и вдыхать уникальный, родной запах. Запах мамы. Самый приятный запах на свете и с каждым годом он иссякает. Ради нас.

– Я приготовила оладьи- заявляет она и выходит из комнаты, а я через полторы минуты уже занимаюсь чисткой зубов.

Отец мой был по специальности инженером, да только последнее время работал не получая ни копейки, но все же надеясь, что нынешние слухи останутся слухами, конечно отцу это уже порядком осточертело- такой расклад здесь царил уже более двух месяцев. Бабушка с дедом уже давно на пенсии, кроме отца у них был еще один сын, но он жил в другом городе, мой отец был у своих родителей поздним ребенком, как говорит бабушка, «рожала я его шесть часов, да было бы кого». Под такими упреками она имеет ввиду то, что мой отец якобы совсем неблагодарный человек, весь в своего отца, то есть в моего дедушку, только в отличии от моего деда, единственный человек, кого папа боготворит на земле тоже по словам бабуси- это его жена, то есть моя мама. Казалось бы, что там такого, разве было бы лучше, если бы они друг друга ненавидели? Но нет, бабушка, кажись, считает по другому.

А мама один раз не выдержала и бросила ей:

– Вы все не можете успокоиться, ревность грызет вас изнутри. Надо было нарожать еще, быть может другие согласились бы молиться на вас.

Помню, как я вздрогнул от маминого тона, я никогда не видел ее такой, но после этого случая бабушка очень изменилась и старалась относиться к маме помягче, да и не приходилось мне к счастью наблюдать больше таких сцен, ведь в целом у нас была очень хорошая и дружная семья. Была.. Мой брат был младше меня на год и один месяц, мы были, как говорят- погодками. Когда началась война, я только-только перешел в десятый класс, мне было шестнадцать лет, Глеб же учился в девятом, и несмотря на то, что по факту разница между нами была небольшой, я всегда чувствовал себя намного старше брата и любил его частенько пожурить. Бывает так, что дети одного возраста выглядят совершенно по разному- кто то вымахает ростом уже к годам одиннадцати- двенадцати, а у кого то этот процесс тянется как резина, но мы с Глебом были практически одного роста и похожего телосложения, и выглядели даже не погодками, а совсем ровесниками, но тем не менее я имел другой круг общения, других товарищей, и ни в коем случае не допускал в него Глеба, считая его со своими друзьями еще детворой, хотя сейчас я осознаю, насколько это было глупо.