Похитители звонко захохотали. Едва соображающую жертву рывком поставили на колени.

– Так ты у нас знаменитость? А давай сделаем тебя приметнее, чтоб издалека узнавали!

Знакомый щелчок откидного ножа. Автобус тронулся с места, Солен качнулся назад, ударился лопатками об похитителя. Через дымку боли проступили фигуры, две впереди, ещё одна за рулём. Тонированные стёкла пропускают мало света. За спиной точно ещё один. И того в салоне трое. Вооружённый ножом ухватил за волосы, рывком, почти ломая шею, потянул назад. Прижал лезвие к щеке, слегка надавил.

– Ну что, Солен, тебе улыбку сделать от уха до жопы или на лбу вырезать чего?

Детектив с трудом скосил глаза, сфокусировался на глазах похитителя, что так выделяют на балаклаве. Просипел, давясь кровью:

– А давай, я лучше фокус покажу.

– Фокус? – По салону прокатился злобный смех, а хватка на волосах усилилась, вот-вот оторвёт скальп.

– Ну да, помирать так с музыкой…

– Ну, и что за фокус?

– А тот самый, – зарычал Солен, напрягая руку и готовясь к острой боли, – которым я сбежал от каннибалов.

Левая кисть хрустнула и сложилась, став вдвое уже, выскользнула из браслета. Правая рука, с опаздывающим свистом врезалась в челюсть бандита с ножом. Щеку полоснуло болью, но это не важно. Солен выхватил пистолет. Ствол упёрся в лицо отшатнувшегося врага. Вспышка озарила салон.

Ещё два выстрела, визг тормозов и мощный крен. Солена подбросило к потолку и тут же назад… Очнулся на битом стекле от пронизывающего холода. Рядом валяется тело с ножом, ещё один наполовину высунулся из окна, на котором лежит машина. Солен застонал, пополз к задней двери. Пистолет куда-то пропал, лицо заливает кровью, а левая кисть пульсирует жгучей болью.

Пинком отворив дверь, выполз наружу и обнаружил себя посреди месива машин. По меньшей мере два десятка автомобилей. Микроавтобус, потеряв управление, протаранил их, прежде чем перевернуться и врезаться в дом.

– Да чтоб меня… – Прохрипел Солен, тянясь за телефоном и перебарывая подступающее забвение.

Автоматические двери едва успели раскрыться перед Кирией. Абсолют ворвалась в вестибюль больницы, распугивая ночной персонал. Плащ распахнут несмотря на лютый мороз, накрывший столицу. Под ним – одна рубашка, и та застёгнута всего на пару пуговиц с диким перекосом, отчего любой желающий может увидеть гладкую кожу живота и кубики пресса.

Ей даже не потребовалось говорить, к кому она, значок стражи всё сказал за неё. Перепуганный медбрат повёл по широким коридорам. Девушка на ходу поправлет одежду, застёгивает пуговицы и старается заправить рубашку в штаны, пытаясь сделать это незаметно. Впрочем, задача не такая сложная – бедный парень в синем халате боится даже обернуться. Звук шагов разносится далеко вперёд, отскакивает от стен и потолка, теряется в боковых коридорах. Пахнет стерильностью и… смертью, страхом и надеждой.

Лифт не рассчитан на абсолютов. Кирии пришлось горбиться, вжимаясь в угол, пока медбрат прилип к панели с кнопками. Второй этаж, третий – тяжесть на сердце, тревога и стыд. Зачем она отпустила его одного? Пусть Солен и мужчина, но он не абсолют. Нет, нет! Тут нет её вины, кто же знал, что на детектива нападут у военкомата? Какова вообще была вероятность?

Двери распахнулись с астрономической неспешностью, Кирия едва сдержала порыв раздвинуть их рывком, сминая, как тонкую фольгу. Последовала за медбратом, нависая над ним, как медведица. Несчастный, кажется, стал ещё ниже ростом. Странно, как мужчины сникают, когда сталкиваются с сильной женщиной. А может это дело в их собственной слабости?