– Если у тебя есть обиды на маму, я же здесь при чем! Неужели нельзя было просто попить чай!

– Лида, ты о чем? – бабушка посмотрела на нее холодным неприятным взглядом. – Если мать прислала тебе конфеты, ну и съешь их спокойно, а тебе обязательно нужно устраивать истерики. Я тебя не понимаю.

Зато Лида понимала. Бабушка не могла дать ей то, что давали родители и заменить их, и это была обычная ревность к далеким и любимым родителям. Сколько бы она не заботилась о внучке, ни наладить теплые отношения с ней, ни стать для нее родным и близким человеком она не могла. Хотя бабушка даже и не пыталась. В отличие от теплой нежной мамы она не знала ни ласковых слов, ни доброго обращения.

Мама даже в письмах, которые всегда находились в присланных посылках, так нежно и по-доброму обращалась к дочери, что та готова была простить все. Одно из писем Лида хранила отдельно, и практически всегда оно находилось под рукой. Мама просила прощения за то, что совсем не получается приехать, писала, что каждый день думает о дочери, обещала приехать, как только получится, и в письме так нежно и по-доброму обращалась к дочери, что листки бумаги были будто пропитанные нежностью и любовью. Благодаря этим посланиям Лида не чувствовала совершенно никаких обид на мать, хотя у той уже родилась еще одна дочь.

Разведенные родители в новых семьях оба почти одновременно обзавелись детьми: у папы родился сын, названный Никитой, а у мамы родилась еще одна дочь – Алиса. Лида не чувствовала совершенно никакой ревности: мама в письмах рассказывала, как младшая дочь хочет увидеть старшую сестру, знает о ней, и в одном из писем прислала нарисованную детской рукой картинку на альбомном листе.

На рисунке красовалась семья из четырех человек. Немного коряво, на каком-то цветочном поле стояли держащиеся за руки – мужчина, женщина и две девочки, одна из которых была повыше ростом. Мама в письме рассказала, что маленькая Алиса просила передать свой рисунок старшей сестре, и Лида сразу почувствовала себя членом этой новой далекой семьи, а на душе стало светло и спокойно. Далекая мама была такой близкой. Тогда девочка от радости сразу показала рисунок бабушке, ведь ей так хотелось поделиться радостью. Та равнодушно глянула на альбомный лист, ничего не сказала, и, развернувшись, продолжала заниматься какими-то своими делами. Лида стояла за бабушкиной спиной с рисунком в руках, и на глаза наворачивались слезы.

А еще бабушка была категорически против звонков родителям.

– Лида, ты эгоистка. Что ты гипнотизируешь телефон? Не надо изображать несчастную сироту. Родители не умерли, а разошлись. Дай им создать новую жизнь. Заботятся о тебе, не забывают, скажи им спасибо, и перестать дергать телефон. Ты уже большая, а у них маленькие дети, не мешай им, прояви хоть немного терпения. Эгоистка ты, Лида.

Девочка не понимала, чем она может помешать родителям своими звонками, но бабушка не слушала никакие аргументы: каждое прикосновение к телефонному аппарату расценивалось, как страшное хулиганство со стороны внучки, и, в конце концов, телефон был отключен.

Став взрослой, Лида рассуждала: бабушка либо ревновала ее к родителям, или действительно, пыталась не мешать построить тем новую жизнь, но обиды детства все равно не утихали, девушке так не хватало тех слов, которые писала ей далекая мама. Уже будучи взрослой, любые нежные слова, ласковые прикосновения, поглаживания по голове стали ее слабым местом, она моментально расплывалась в улыбке и таяла, как мороженое на солнечном свете.

* * *

После похода к психоаналитику совсем не спалось. Очередной неприятный разговора с бабушкой, который обычно надолго выводил Лиду из себя, в этот раз вылетел сразу из ее головы, как только она достала со своей сумочки заветный красивый листочек с записью на повторный прием.