Милош был другим – более серьёзным, задумчивым, мечтательным. Он любил читать книги, размышлять о смысле жизни, строить планы на будущее.

Но они были друзьями, и они уважали друг друга.

Милош глубоко вздохнул и шагнул в здание института. “Ну, что ж, – подумал он, – посмотрим, что меня ждёт в этом новом мире”.

Площадь перед институтом бурлила жизнью, словно кипящий котёл. Студенты, одетые во всё яркое, будто экзотические бабочки после долгой зимы, порхали вокруг, создавая пёстрый, шумный калейдоскоп. Смех звенел в воздухе, словно колокольчики, перебивая обрывки разговоров. Кто-то горячо спорил о предстоящей лекции профессора Йовановича, легенды анатомии, способного часами рассказывать о строении человеческого тела, не сбиваясь ни на секунду. “Говорят, у него вместо сердца – учебник анатомии”, – пошутил кто-то, вызвав взрыв хохота. Кто-то читал книгу, углубившись в мир знаний, словно ныряльщик за жемчугом в глубины океана. А кто-то просто стоял в обнимку, наслаждаясь последними минутами летнего тепла и предвкушая начало новой жизни.

Милош чувствовал себя одновременно потерянным и невероятно счастливым в этом бушующем море юности. Он приехал в Сараево из маленькой горной деревушки, где жизнь текла медленно и размеренно. Здесь же всё двигалось с бешеной скоростью, словно кто-то нажал кнопку “fast forward”. Он мечтал об этом дне с самого детства, с того самого момента, как прочитал зачитанную до дыр книгу о Флоренс Найтингейл, английской медсестре, посвятившей свою жизнь помощи раненым солдатам во время Крымской войны. Его поразила её самоотверженность, её милосердие, её вера в то, что даже в самых ужасных условиях можно найти место для сострадания и любви. “

Милосердие – это компас, указывающий верный путь в любой буре” , – подумал он, вспоминая слова из книги. Но в тот момент ему показалось, что в этом городе нет бури, и не будет. А будет только свет.

Он вспомнил, как однажды, будучи ещё мальчишкой, он спросил своего деда, старого фельдшера: “Деда, а почему ты стал врачом?” Дед, попыхивая трубкой, ответил: “Видишь ли, Милош, жизнь – это как река. Одних она несёт на своих волнах, а других – топит. Врач – это тот, кто протягивает руку помощи тем, кто тонет”.

Ещё мальчишкой, когда другие ребята гоняли мяч во дворе или читали комиксы, Милош пропадал в деревенской библиотеке, зачитываясь книгами о врачах – Гиппократе, отце медицины, чьи принципы врачевания актуальны и по сей день; об Авиценне, персидском гении, создавшем “Канон врачебной науки”, который веками был настольной книгой медиков; о Николае Пирогове, русском хирурге, впервые применившем наркоз в полевых условиях и создавшем атлас топографической анатомии. Его завораживали не только описания сложных операций, но и истории о самоотверженности и героизме врачей, которые, рискуя жизнью, спасали людей во время эпидемий и войн.

“Представляешь, деда, – говорил он как-то, – Пирогов сам себе ассистировал во время операций! Это же невероятно!”

Он мечтал стать таким же – смелым, умным, преданным своему делу. Он хотел спасать жизни, облегчать страдания, дарить надежду тем, кто её потерял.

“Врач – это не просто ремесло, Милош, это – искусство сострадания” , – любил говорить его дед, старый фельдшер, лечивший людей в далёкой горной деревушке, где до ближайшей больницы нужно было добираться несколько часов по горным тропам. Дед знал цену врачебной помощи, знал, что иногда одно доброе слово, сказанное вовремя, может исцелить лучше любого лекарства.

Его родители – простые рабочие с местного лесопильного завода – гордились им, как никогда раньше. Они видели в нём надежду на лучшую жизнь, возможность вырваться из нищеты и беспросветности. Они вложили в его образование все свои силы, экономили на всём – на еде, на одежде, на развлечениях, лишь бы он мог учиться, покупать книги, ездить в город на подготовительные курсы.