У сказочных животных два прототипа – животный и человеческий. Разрыв между сказочным животным и настоящим намного больше, чем разрыв между сказочным животным и его человеческим прототипом.

О разрыве между сказочным животным и настоящим В. П. Аникин писал на примере волка: «Существо враждебное и опасное, волк вызывал почтение и страх. По опыту люди знали, что волк – существо хищное, хитрое, умное, изворотливое, злое. Между тем в сказках волк глуп, его легко обмануть. Нет, кажется, такой беды, в какую бы ни попал этот незадачливый, вечно голодный, вечно избиваемый зверь» (Аникин В. П. Русская народная сказка. М., 1977. С. 49–50).

Другое дело – разрыв между сказочным животным и его человеческим прототипом. Этот разрыв мы воспринимаем не иначе, как художественный приём, характерный для сказок. Изображение людей в виде животных позволяет показывать человеческие характеры в неожиданно яркой форме.

Разрыв между сказочными животными и их человеческими прототипами настолько ничтожен, что при чтении сказок о животных мы забываем о том, что в сказках довольно часто соединяются животные, которые в реальной жизни несовместимы. Зайцев сказка может соединить с лягушками, ворону – с раком, дрозда – с лисой, кота с петухом и т. д. Мы этому даже не удивляемся! Причина одна: не животных по преимуществу мы видим в сказках, а людей в их обличье.

Э. В. Помернацева писала: «В сказках о животных животные наделены не только человеческой речью, но и людской сознательной жизнью, человеческими отношениями, потребностями, чувствами. В русских сказках о животных перед нами возникает и чисто русская обстановка: русские морозы и снега, избы, сени, русские обычаи…» (Померанцева Э. В. Русская народная сказка. М., 1963. С. 76–77).

Степень антропоморфизации животных в сказках настолько велика, что при их чтении мы невольно забываем о том, что в них действуют животные, а не люди. Тем самым мы начинаем забывать о чуде, которое позволяют себе сказки. Это чудо состоит в том, что люди в них могут превращаться в животных.

В славянской мифологии, как ни странно, образ лисы иногда сливается с Мокошью, которую наши мифологи называют то богиней любви и рукоделия, то богиней судьбы и урожая. Может быть, поэтому лиса в русских сказках всегда изображается в женском образе.

Лиса занимает очень скромное место в славянской мифологии. Мы не найдём статей о ней в таких фундаментальных книгах, как «Славянская мифология» (М., 1995) и «Символика животных в славянской народной традиции» А. В. Гуры (М., 1997). Между тем в русских сказках о животных она выдвинулась на первое место.

Мы привыкли воспринимать лису как необычайно хитрое животное. Хитрость – это порок, поскольку она держится на обмане. Вот почему сказочную лису мы воспринимаем как персонаж отрицательный. Это подтверждают наши сказковеды.

«Лиса, – пишет Э. В. Померанцева, – один из основных действующих лиц в сказках… Она рисуется в основном как льстивая, хитрая обманщица. И называет её сказка соответственно: лисичка-сестричка, кума-лиса, Лиса Патрикеевна, лиса-краса, лисица-масляная губица, лиса-ласковые словеса. Она обманывает волка, петуха, медведя, выманивает птенцов у дрозда, губит зверей в яме и т. д. Однако в ряде сказок её побеждает человек – в конце концов она вместо обманом вытребованной невесточки получает в мешке собаку, собаки её раздирают, человек её убивает и т. д. Народное нравственное чувство восстаёт против хитрости и обмана и приводит в сказке к победе над ними человека» (Померанцева Э. В. Русская народная сказка. М., 1963. С. 78).