– Послушайте, – снова заговорила учительница, – если в деревне она хорошо себя проявит, продемонстрирует интерес к работе, то, возможно, она получит там хорошую должность.

– Попадет в сельское руководство?

– Тетушка, это неплохая должность.

– Говорят, всех выпускников отправляют в Аньхой. Неужто правда? В эту глушь? Вы посмотрите на нее, она же совсем еще девчонка! Совсем молоденькая, и ей придется одной жить. Одинокая молодая девушка среди всех этих деревенских мужланов. – Мать передернулась.

– Вы должны быть благодарны, многих ведь отправляют во Внутреннюю Монголию. А там куда как хуже. К тому же на Новый год она сможет приехать домой.

– А некоторых отправляют в пригороды Шанхая. Зачем ей ехать так далеко?

– Я не знаю, от чего зависят решения комитета.

– Она у меня единственная дочка, других детей нет. Муж умер много лет назад… Неужто это ничего не значит? – Мать почти умоляла.

– Несколько лет назад это имело бы значение, но сейчас правила строже. Они хотят, чтобы выпускники ехали в деревню. К тому же, тетушка, вы принадлежите к бедному сословию. Если она останется в городе, ничего хорошего ее не ждет. Даже отучившись, Ханьвэнь не получит никакой стоящей работы.

Мать скрестила на груди руки. Губы у нее дрожали, готовые произнести опасные слова.

– Послушайте… – В голосе учительницы зазвучало отчаянье. Теперь она почти шептала: – Хотите, чтобы она всю оставшуюся жизнь прожила в городе нелегально? Представьте, тетушка, какая это будет жизнь. Ведь продуктовых карточек она не получит, вы об этом подумали? Хотите, чтобы она голодала? А местный комитет сейчас и правда давит, они говорят, что родителей тех выпускников, кто отказался ехать в деревню, могут уволить.

– Я…

– Мама, перестань. Ты же слышала, что учительница сказала. Я поеду.

Учительница и мать посмотрели на Ханьвэнь, удивленные тем, как внезапно она влезла в разговор. Обычно, когда взрослые говорили о ней, Ханьвэнь сидела молча, но в этот раз она решила во что бы то ни стало опередить мать. Новости так расстроили женщину, что ее сейчас не напугаешь даже угрозой потерять работу.

– Вот видите, она все понимает. – Голос учительницы снова звучал мягко.

Слова Ханьвэнь будто выкачали из комнаты воздух, и все точно сдулись.

– Как по-вашему, она когда-нибудь вернется? – почти покорно спросила мать.

– Не знаю… Лучше об этом не думать, а принимать все как есть. Надеяться на иной исход – лишь усложнять себе жизнь. – Учительница положила палочки, которые так и держала в руке, и встала. – Простите, тетушка, мне правда жаль. Спасибо за угощенье, но мне пора. С остальными родителями тоже поговорить нужно.

Она ушла, а Ханьвэнь с матерью равнодушно смотрели на заставленный тарелками стол. Есть Ханьвэнь не хотелось. Неминуемый отъезд вдруг обрел для нее неожиданную притягательность. Она видела плакаты, призывающие образованную молодежь помогать крестьянам. Живописные сельские виды, позолоченные солнцем поля пшеницы, бескрайняя синь неба, и на фоне этого – городская молодежь и крестьяне. Было в этом нечто грандиозное – история, частью которой Ханьвэнь была не против стать. Но уже через минуту она сообразила, что означает такое распределение. Ей выдадут новую регистрацию, где местом проживания укажут деревню, достаточно пары иероглифов, чтобы навсегда лишить ее жизни в Шанхае или, наоборот, позволить ей остаться с матерью. Возможно, ей никогда больше не суждено остановиться возле киоска с книгами по пути в школу, где за мелкую монетку она покупала книжку с нарисованным мультфильмом – так она выучила сюжеты всех знаменитых мультфильмов. Жарким летом она больше не пойдет на площадь, куда стекаются переулки их района, и не станет наблюдать за тем, как взрослые едят арбуз и переставляют по доске фигуры