– Из пищалей и пушек стрелять будут, – начал было растолковывать Мансфельд, но, увидев, что стрельцы прошли, отмахнулся: – Смотри давай…

Вслед за стрелецким строем по три человека в ряд ехали разодетые в парчовые одежды бояре, а прямо за ними на белом жеребце и сам царь в красной шапке, унизанной жемчугом и дорогими самоцветами. Народ радостно зашумел, в передних рядах стали валиться на колени, и оба иноземца на всякий случай тут же отступили в глубь толпы.

За государем проехала свита, и уже после из ворот одну за другой пушкари стали вывозить пушки. Сначала провезли мелкие, потом побольше, и стало ясно, что смотр будет не только стрельцам, но и наряду[13]. Самыми последними вывезли два огромных орудия, каждое из которых тянул добрый десяток лошадей, запряжённых цугом. Увидев их, Вальд от удивления закрутил головой.

– Ты посмотри, Гуго, какие монстры!

– Ага, – согласился Мансфельд и охотно пояснил: – Это Лев и Медведь. Самые большие пушки Московии. Ещё в Кремле есть Царь-пушка, преогромная, но только её из Кремля никогда не вывозят. Говорят, она там ворота охраняет…

Вальд проводил внимательным взглядом проехавшее мимо орудие и посмотрел на Мансфельда.

– Я слышал, будто у московитов и многоствольные пушки есть…

– Конечно, только их московиты «сороками» называют. Одна даже стоствольная. В воротах Китай-города стоит, – подтвердил Гуго и добавил: – Это ещё что, у них нарезные да казнозарядные пищали имеются. Одну такую пищаль со стволом длиной больше сажени московиты «три аспида» называют.

– Ты смотри, умельцы какие… – изумился Вальд и быстро спросил: – А на этом смотру их тоже покажут?

– Вряд ли, – покачал головой Мансфельд. – Видишь, это полевые и осадные пушки везут, а «сороки» – те все крепостные. Они да пищали затынные почитай в каждом гарнизоне есть…

Петер Вальд хотел было что-то сказать, но, увидев, как Мансфельд закрутил головой, быстро спросил:

– Ты чего?

– Пушкари… – Мансфельд показал на обслугу, шагавшую за нарядом.

– Что, пушкари? – не понял Вальд.

– Видишь, одеты все теперь одинаково. Раньше такого не было, – ответил Мансфельд.

Петер Вальд присмотрелся. Пушкари тоже, как стрельцы, были одеты в высокие красные шапки и красные же кафтаны, но уже не с белыми, а с синими петлицами.

– Значит, и это тоже… – негромко, вроде как для себя, произнёс Мансфельд, и Вальд тут же поинтересовался:

– О чём это ты?

– А о том, – Мансфельд повернулся к Петеру. – Я прознал, что для пушкарей ввели ежегодное жалованье в два рубля с гривною, одарили каждого штукой сукна и дают ежемесячный паёк в осьмину[14] муки. А теперь ещё и одели…

– Не иначе как наряд больше будет, – заключил Вальд.

– И я так думаю, – согласился Мансфельд и, увидев, что московиты куда-то идут, подтолкнул напарника. – Пошли, дальше смотреть будем…

Толпа народу, в которой как-то затерялись оба иностранца, повалила вслед за царём, и вскоре они все вышли на открытое поле. Здесь загодя были выстроены деревянные срубы, набитые землёй, а чуть в стороне рядком тянулись огромные, то ли привезённые сюда, то ли намороженные прямо здесь, ледяные глыбы.

Шагах в восьмидесяти от мишеней были устроены невысокие подмостки, на которые уже поднялись пищальники. По команде они открыли частый огонь, и облако порохового дыма начало низко стлаться, как туман на болоте. Однако это не помешало стрельбе, и от удара пуль лёд быстро крошился.

Когда глыбы были разбиты, наступил черёд пушкарей. Сначала огонь открыли самые маленькие пушки. Постепенно в дело вступали орудия всё больших и больших калибров, пока наконец не проревели Лев и Медведь. Трижды перезаряжались пушки, и трижды гремели выстрелы по всей линии.