Здание Совета старейшин – так на самом деле именовалось то, что римляне и греки называли карфагенским Сенатом – находилось на краю Бырсата, недалеко от въезда в эту часть города. Назывались старейшины, как мне рассказал Ханно, «дирим» – «великие». Часть из них были делегатами великих родов, часть – от гильдий купцов и ремесленников, а еще были выборные делегаты, которых выбирали все граждане города мужского пола. Причем, по словам Ханно, выборы, как правило, проходили честно, в отличие от Рима.

Но эти самые дирим имели лишь опосредованную власть. Правили городом два шофета, сиречь судьи, но по всем основным вопросам они были обязаны советоваться со старейшинами, и если они не могли прийти к консенсусу, то решал Совет. Но у Совета не было права законодательной инициативы. Зато именно он принимал решения по вопросам гражданства и законности пребывания в городе.

Ханно провел меня в нечто вроде секретариата, где пожилой писец взял свиток и спросил у меня, как меня зовут, – это даже я понял. Я и сказал: «Николай, сын Алексея». Тот еще что-то спросил, на что Ханно ответил: «Русия». Писец переспросил, и Ханно начал что-то ему рассказывать, причем я понял лишь «нет, не римлянин». Писец что-то записал в свитке, потом с улыбкой сказал, как мне перевел Ханно, что пропуск будет готов через час.

И мы пошли в небольшую харчевню рядом со зданием Совета. Было на удивление чисто, а еще, что меня приятно удивило, при входе служка полил нам на руки из кувшина. Еда была простой, но очень вкусной: мясо со специями, какие-то овощи и местное вино, оказавшееся достаточно неплохим, но весьма густым, – его, как и в Риме, полагалось разводить водой.

После обеда я спросил, есть ли здесь… Я не помнил, как именно будет звучать «удобства» на латыни, но Ханно сообразил и показал на приземистое здание, стоявшее чуть в стороне. Оказалось, что в городе на каждом шагу были общественные уборные, причем – это на заметку потомкам – абсолютно бесплатные.

Когда-то давно я посетил с родителями Рим, и мы съездили в Остию – бывший порт Рима в устье Тибра, который население покинуло после того, как рукав Тибра, на котором он находился, обмелел; а потом и сам заброшенный город потихоньку занесло илом. Тогда я увидел на плане общественную уборную римского периода и замучил родителей, пока мы не нашли это заведение. Мне запомнился ряд мраморных сидений по периметру огромного квадрата – весьма, как мне показалось, неплохо, кроме того, конечно, что частной сферы там не было от слова вообще. Но, как было написано в путеводителе, посещение отхожего места было для римлян тоже своего рода возможностью пообщаться с другими.

Здесь же все было намного комфортнее – сиденья были также мраморными, но присутствовали разделительные стенки из мягкого камня по обе стороны каждого нужника. На них находились мозаики, а под ними народ вырезал разнообразные надписи, которые я читать не мог: я не только хреново знал язык, но и алфавит у них выглядел по-другому, чем в иврите и тем более в арабском. Впрочем, я где-то читал, что и сами евреи писали в древности другим алфавитом, больше похожим на финикийский, но я их версию семитской письменности не знал.

Подумав: «А чем я хуже?» – достал нож и выцарапал на родном языке надпись: «Здесь был Коля». Теперь и в общественном карфагенском туалете имелась надпись на русском языке.

Когда я вернулся, мне вручили бронзовую пластину. Согласно ей, я был НКЛ, сын АЛКС из Русии, гость рода Бодон (не подумайте, что это я сам смог прочитать, мне назвал буквы Ханно). Ну и фамилия, подумал я, прямо-таки «Бодун»… Хорошо еще, что она не моя.