– По-моему, он к тебе неравнодушен.

– Вряд ли, мы только вчера познакомились. – Но слышать это ей было приятно, и Лена улыбнулась. И с удовольствием откинулась на удобном сиденье. – Нонночка, что-нибудь выяснили?

– Камеры отключали дважды: в пятницу и в понедельник. В пятницу с половины восьмого до девяти вечера, в понедельник – с вечера до утра. Список находившихся в это время на территории имеется. Юрий Викторович вычисляет.

– Как ты думаешь, приборы пронесли через охрану или вывезли на машине?

– А ты как думаешь? – спросила Нонна Михайловна.

Когда Лена была маленькой, она покупала ей книжки с различными детскими задачками, некоторые из них ставили в тупик не только ребенка, но и взрослых. И ни разу не подсказала Лене ответа, за что та на нее дулась. Но задачки решала исправно и с удовольствием. Может быть, именно поэтому она никогда не ходила «советоваться» к Хмельницкому. Нонна приучила ее думать самостоятельно.

– Я думаю, вынесли их через проходную, – сказала Лена. – С охраной проще договориться, чем со случайными водителями. Хотя и второй вариант возможен.

– Я тоже считаю, что пронесли через проходную, – ответила Нонна и задумчиво добавила: – А один охранник сегодня не вышел на работу. Без объяснения причин. И дозвониться ему не смогли. Но меня больше волнует другое…

– Я знаю. Кто из наших в этом замешан.

– Да, – подтвердила Нонна, – кто из наших замешан.

Обе понимали, что аппаратуру вынести мог только кто-то свой. Никакой охранник не знал, какие приборы, почти не отличающиеся по внешнему виду, предназначены для военной приемки. И где они лежат, не знал никто, кроме своих. И в сейф к Лене никакой охранник не стал бы подкладывать прибор.

– Нонна, можно, я поговорю с Пожидаевым?

– Конечно, – удивилась та и посмотрела на Лену, оторвавшись от дороги.

– А… он знает?

– Что один прибор нашелся у тебя в сейфе? Он в курсе, а больше никто не знает.

– Тебя снимут? – наконец спросила Лена то, что волновало ее больше всего. Даже больше того, что она сама оказалась замешана в дикую историю.

– Снимут? – удивилась Нонна. – За пропажу приборов? Нет, конечно. Если меня и снимут, то не за это. Увольняют за то, что кому-то не угодил, а больше ни за что.

– А что будет? Ведь приборы сдавать надо.

– Ничего не будет, – усмехнулась Нонна. – Продлим срок договора. Выкрутимся. А приборы найти надо, и мерзавца-вора тоже. Я думаю, найдем. Ладно, ну их всех к черту, давай лучше о тебе поговорим. – Нонна Михайловна помолчала, вздохнула и продолжила виновато: – Леночка, надо устраивать собственную жизнь. Жизнь такая короткая, не успеешь оглянуться, как окажется, что она потрачена на всякую ерунду. Работа не должна быть самым главным. А то получится, как у меня: ни детей, ни семьи, одни приборы, будь они неладны. Ты уж не обижайся.

– Я не обижаюсь. Ты все правильно говоришь, только как ее устроить, если она не устраивается? – Лена поерзала и уселась поудобнее. Почему-то с Нонной ей всегда было легко разговаривать даже на самые щекотливые темы.

– Надо больше общаться с людьми. Вся молодежь собирается на пятом этаже, у них там что-то вроде клуба, а ты никогда туда не ходишь…

– Нонна, – поразилась Лена, – откуда ты знаешь?

– Свои каналы информации, – засмеялась та. – Начальству все положено знать. И на вечерах институтских ты почти не бываешь. Так нельзя, Леночка.

Лена промолчала.

Она не любила институтские вечеринки. На них она мучилась от скуки и собственной ненужности. От спиртного начинала болеть голова, танцевать Лена не любила и толком не умела, разговаривать с подвыпившими людьми, перекрикивая громкую музыку, не хотелось, а когда кто-нибудь из молодых людей принимался активно за ней ухаживать, это вызывало у нее еще большую скуку. Как правило, Лена дожидалась первого перекура после обязательных тостов и потихоньку уходила.