Однако короли не упускали ни одной возможности вернуть отменяемые бенефиции, и, поскольку насилие было законом того времени, конфискации, справедливые в принципе, часто касались, в зависимости от текущих нужд, как верных, так и предателей. Подписанты договора в Андело (587) напрасно клялись отказаться от произвольных конфискаций бенефиций – обстоятельства были сильнее таких клятв, даже если они были искренними. Бенефициарии привыкли ничего не уступать без принуждения, и монархия, оказавшаяся в отчаянном положении, должна была быть тем менее щепетильной в выборе средств, что традиционный источник доходов – налоги – сам угрожал вскоре иссякнуть.

Действительно, ряды римских землевладельцев, то есть тех, кто находился в римском правовом положении и был единственными налогоплательщиками, быстро редели. Галлы, составлявшие основу этого класса, первые жертвы анархии того времени, в большом количестве вступали в духовенство, а их имущество переходило к франкским покупателям или захватчикам, которые, несмотря на происхождение, старались смешать их с наследственными аллодами, чтобы освободить от общественных повинностей.

Столетнее непрерывное развитие обеспечило триумф военной аристократии. Но до сих пор она искала лишь материальные выгоды власти, не проявляя ни амбиций, ни способностей к собственно политике. Инстинкт сопротивления укреплению верховной власти, особенно в вопросах налогообложения, оставался единственной связью, негласным договором этой коалиции второстепенных тиранов. Поэтому, чтобы придать своим привилегиям более широкую и прочную основу, франкские вожди, несмотря на свою гордость и расовые антипатии, не гнушались объединяться на этой почве с богатыми римскими семьями, поддерживая их частые притязания на налоговый иммунитет. Подобный расчет обеспечил епископату поддержку светской аристократии. Обычно она охотно защищала церковные владения и права от притеснений Меровингов, чтобы затем узурпировать их для себя. Союз интересов готовил почву для союза идей.

Ничто лучше не иллюстрирует дикость нравов, царившую в этой коалиции, ее дерзость и высокомерное отношение к потомкам Хлодвига в рассматриваемый период, чем слова австразийского посольства к королю Гунтрамну Бургундскому в 584 году: «Мы прощаемся с тобой, о король, поскольку ты отказываешь нам в удовлетворении. Но топор, который расколол головы твоих братьев, еще хорош, и скоро он войдет в твой череп»10.

Это позволяет оценить, насколько меровингская династия выиграла в уважении и реальной власти со времен своего основателя, который, будучи простым вождем кочевого племени, молча сносил грубые провокации солдата из своей свиты по поводу суасонской вазы. Однако это не значит, что за это время короли не пытались поднять свою власть выше таких посягательств. Победитель при Суасоне первым почувствовал необходимость заменить свое военное командование более широкой юрисдикцией и гарантиями долговечности монархической власти. Будучи вождем народа, первоначально поселившегося в Галлии как гостя и союзника империи, он обратился к империи за образцом и освящением новой власти, о которой мечтал. С того дня, когда, получив от Анастасия патрицианские грамоты, он облачился в базилике Святого Мартина в Туре в знаки этого достоинства, традиция германского княжества была окончательно порвана в королевском роде франков.

Сын Хильдерика, как и многие другие варвары до него, получил, так сказать, свою натурализацию в римском мире, где занял определенное место в иерархии установленных властей. С тех пор он правил всеми провинциями Галлии не по праву завоевания, а на том же законном основании, на котором его отец и он сам до сих пор занимали свои северные кантоны. Как имперский чиновник, он лишь повышался в звании, не меняя своей роли по отношению к своим римским подданным и франкским союзникам. Имперская инвеститура лишь централизовала в его руках множественные делегации, которые вожди различных племен, побежденные им, до сих пор получали по отдельности от константинопольского двора в своих владениях по эту сторону Альп. Таким образом, Хлодвиг занял точное место древнего викария Галлии. Если связь этого подчинения быстро ослабла и вскоре прервалась между его преемниками и преемниками Анастасия, это произошло не столько из-за стремления франкских королей к эмансипации, сколько из-за все большего ослабления власти императоров, которые вскоре уже не могли сохранять даже видимость суверенитета на Западе.