Сборник Карие вишни читать онлайн страница 1

Вперед

Карие вишни Екатерина Николаева, Сборник

Борис Алексеев

Родился в 1952 году. Москвич. Профессиональный художник-иконописец. Член Московского союза художников. Награждён орденами РПЦ: Преподобного Сергия Радонежского 3-й степени и Преподобного Андрея Рублёва. В 2010 г. обратился к литературе. Пишет стихи и прозу. Член Союза писателей России. Серебряный лауреат Международной литературной премии «Золотое перо Руси» (2016). Дипломант литературных премий «Серебряный крест» (2018) и «Лучшая книга года» (2016–2018). Удостоен почётного звания «Заслуженный писатель МГО Союза писателей России». Награждён медалью И. А. Бунина «За верность отечественной литературе», медалью МГО СПР «За мастерство и подвижничество во благо русской литературы», медалью МГО СПР «Цветаевские костры».

Из цикла «Стожары минного поля»

М. И. Цветаева. 1940 год, одна из последних фотографий…

Кто не спускался в глубину унижения,
не сгорал в огне страданий
и не заглядывал в лицо смерти,
тот не уразумел ещё истинного смысла
собственной жизни.
Митр. Анастасий (Грибановский)

Сколь наши домыслы причастны

К свершённой гибели земной?

Вот правым глазом, взором ясным

Марина воскрешает строй

Беспечной королевы звука.

Она вдали, она над всеми!

Так смотрит девочка из тени

На крепкую мужскую руку.

А левый глаз – беды соринка,

Груз веќ овый прожитых лет.

Увы, не расточит слезинки

Фотографический портрет.

Уж тень Елабуги припала

К руке злодейской, и злодей

Взалкал и следует за Ней,

Он приготовил смерти жало!

Два разных глаза, два крыла…

Подуло к полночи прохладой.

Она очнулась и ушла.

Елабуга, будь ты неладна!

Я мог её остановить,

Отнять верёвку, выждать время,

Забыв о том, что русский гений

Свободен быть

или не быть.

Шестидесятникам с любовью!

Шестидесятники, младая прана,

Хрущёвской оттепели марихуана,

Жуки-точильщики неугомонные

Веќ а двадцатого, посеребрённого.

Эх, муза русская – поэтов мельница.

Зерно проросшее дроби́тся, мел́ ется.

Урчат покатисто жернов́ ы блинные.

Шестидесятые – года былинные!

В топь Марианскую, тьму интернетную

Ввожу курсор. Зачем

с надеждой тщетною

Ищу Кихотов след, мукою бел́ енный?

Ведь мне отпущено так мало времени…

Уходят Роберты дорогой Мценскою.

Рука Ахатовны вдоль Вознесенского.

Чу, сообщение! Глотаю симку:

«Стихи кончаются… Невыносимо!»

Аве, Оза! Памяти Андрея Вознесенского

То ли цыкнула мать над шалостью

И нахмурилась от усталости,

То ли корень прирос к окончанию,

То ли скрыпнули створы Татьянины[1],

То ли Богу шепнула уродица:

«Отче, родинка выпала с Родины!»

Но заплакала церковь Мценская

Над головушкой Вознесенского.

Аве, Оза…

Памяти Беллы Ахмадулиной

Величие – и в смерти деликатно.
Б. Ахмадулина «Вишнёвый сад»

Говорят, в Каппадоќ ии храмы

Оседают. И каждый год

Прорастают земные курганы

В отломившийся неба свод.

Неужели в земных сочленениях

Роль небесная невелика

И от времени стихотворение

Гибнет так же, как фреска та?

Вознесенский, поэт эпический,

Форм подпружных восславил роль!

Но в заоблачном политехническом

Смерть сказала поэту: «Довольно».

Вы же пчёлкою медоносною

Наварили медо́в тома

И тарусской обновкой нос́ кою

Отказали смерти в правах!

Вам, нежнейшей, земной черёд

Оседающей Каппадоќ ии

И друзей торопливый уход

Стал намеренно неугоден.

За Андреем, во тьму кромешную,

Потянулась ваша рука,

Пустоту образуя между

Верхом неба и дном стиха…

Памяти Иосифа Бродского

Иосиф раскурил заначку,

стряхнул неаккуратно пепел

и тронул ящерицу-рифму.

Она казалась неживою,

лишь глотка втягивалась мерно

при каждом вздрагивании кожи.

«Дела! – сказал себе Иосиф. —

Скрипит в уключинах Харона

Трахея рифмы сладкозвучной…»

* * *

Когда в имениях Хрущёва

О красках рассуждал бульдозер

И нормой главного закона

Был гнев партийно-всенародный,

Собрал Иосиф всё, что было

(А было Йоське двадцать лет),

И фрезеровщика кормило

Сменил на прозвище «поэт».

Но норма главного закона

Была завистливой и жадной,

И фрезеровщики поэту

За тунеядство дали срок.

Сто-оп!

Тунеядство – выше нормы.

Оно, как воз телеги смрадной,

Парит!

И чувствуется лето

Сквозь кучи смёрзшийся кусок.

Что ж ныне замолчал Иосиф?

Казалось, избранная лира

Должна служить неугомонно,

Как солнце, как морской прибой.

Но нет! Его избран́ ный голос,

Блеснувши дерзостно над миром,

В дверях окликнул Симеона[2]

И вышел смертною тропой…

Вселенная о том дивится:

Не стало писаря в божнице!

Стихов неначатых страницы,

Подобно в небе облакам,

Столпились!

Самолёта росчерк

Застыл меж ними, как строка:

«Се днесь Урании[3]пята —

Венеция и остров Мёртвых»[4].

Век Бродского

О, сколько света дают ночами
сливающиеся с темнотой чернила!
И. Бродский «Римские элегии»

Доброжелатель:

– Бойтесь Иосифа Бродского!

Его криптогенный разум

Гордиев узел плотский

рубит стихом-Александром.

Ахматова (слышали новость?)

берёт его на поруки.

Анна Андреевна, Бродский —

окололитературный трутень!

Его писанина – мо́рок.

Он жерновами двустрочий

Музы ветреный росчерк

сжимает до боли в точку!

Анна Ахматова:

– Если не чувствовать боли,

кто через век поверит,

что жили не только моли

в складках сгнивших материй…

Читая книжицу Н. Рубцова «Подорожники»

Ах, как пахнут его подорожники!

За страницей листая страницу,

Я листаю цветущие донники

Хоботком, как пчела-медуница.

Горьковатый в речах и помыслиях,

Неприметный парнишка фартовый

Про Николины[5]выплакал выселки

Сладкозвучным Орфеевым словом.

Я пишу эти строки в Испании.

Солнце жарит, как то́ро[6]полуденный,

А вокруг в придорожной окалине

Медоносят рубцовские улья!..

Я бежал, я надеялся: тысячи

Километров, скитания дальние

Припорошат Николины выселки

И окольные зовы астральные.

Нет! Не вышло – далече от Родины

Встрепенулся во мне укоризной

Звон малиновой церкви Николиной

На заснеженных хол́ мах Отчизны.

День рождения Владимира Высоцкого

Нынче на Ваганьково праздник. И, хотя ваганьковский погост – не место для празднеств и увеселений народных, как не веселиться, если душа у косточек Володиных присесть желает да участливо поделиться с соседкой по мёрзлой скамеечке: «Вот оно как. Грешный человек, а потрогать хочется как ангела!..»

Владимир Высоцкий,

вы живы,

нет ли?

В ваше обилие слов

Я погружаю ловчие сети…

Знаю, чудесный лов

Ждёт меня на углу Каретного,

В во́лнах пяти морей!

Скоро ль, нет ли

Под жёлтым светом

Крашенных в ночь фонарей

Муза (подружка досель чужая),

Не поднимая глаз,

Тихо шепнёт мне: «Мсье, подайте

Нищенке пару фраз.

Мой прежний хозяин

играл на гитаре,

Я молода была…

Смерть разлучила нас.

Бога ради, пишите!..

Я голодна».

Артём Бернгардт

Родился в 1984 г. в городе Барнауле Алтайского края. В 2010 г. переехал в Санкт-Петербург. Стихотворения стали рождаться из привычки вести дневники и записи. В какой-то момент стало интересно выстраивать слова определённым образом, вкладывать в них некий смысл, затем появилась отдельная тетрадь, в которую стал записывать уже только стихотворения, затем вторая, третья… Сначала стихи писались с первой попытки: без права на ошибку, без черновиков, без исправлений – ручкой на бумаге. Постепенно стало просыпаться желание сделать их более эстетичными. Выпущены три сборника: «Море Моих Стихий» (стихи 2013–2016 гг.), «Номер тридцать шесть» (стихи 2021 г.), «Одиночество и Смерть» (стихи 2004–2005 гг.)

* * *

Любить тебя бесполезно.

Какой в этом толк?

Не находить себе места,

Понимать, что не смог.

Да возраст, кажется, вышел,

Чтобы так страдать.

Быть может, сидя на крыше,

Где рядом лишь провода,

Мечтаешь о детстве

Всё чаще о золотом…

Никуда уже не деться,

Став взрослым лбом.

Любить тебя бесполезно

И кажется пошлым даже.

Какие теперь интересы,

Когда по сорок каждому?

Пусть возраст и не помеха,

Можно всегда казаться молодым,

Только от себя самого не уехать,

Легко исчезает лишь сигаретный дым.

И, кажется, я что-то нашёл,

Что бы мне хотелось ценить,

Но жизнь мне ставит укол,

Чувства сбрасывая на нули.

Любить тебя бесполезно…

Быть может, тогда восторгаться?

Нет, в эту петлю не полезу,

Пусть прежней будет ситуация.

08:52 15.02.2023

* * *

Простейшим движением распахнут,

Чтобы только ничего не забыть,

Словно последнюю рубаху,

Выпустить изнутри.

Замкнут в себе самостоятельно,

Словно тюрьма без стен,

На стенах домов лишь пятна,

Потому что был обстрел.

Все демоны осторожно

В клетки свои упакованы.

Нужно ли быть сложным,

Если сам себе навесил оковы?

Сейчас не в моде простота,

Каждый офигевает от значимости.

Легко ли прыгнуть с моста

Или на нём твою жизнь разворачивает?

Не вижу сомнений подлинных —

Тузы не спрятаны в рукавах.

Можно ли быть таким же голодным,

Когда свои попираешь права?

Как выглядеть проще,

Разрывая на себе рубаху,

Если совсем заморочен?

Не вижу выхода как бы.

Разворот на месте

И сложность откинуть.

Пусть ещё не весел,

Но с новым шагаю гимном.

11:56 16.02.2023

* * *

Будто списан на берег,

Как старая баржа,

Исчерпан лимит доверия,

Не потушен пожар,

Списки неукоснительно

Теряют толику смысла,

Все упущенные нити

Исчезают очень быстро.

Списан на берег,

Потому что стар.

Прошлое ещё греет,

В котором как Икар.

Сегодня крупица грусти

Отягощает душу.

Описать это искусно —

Может, к лучшему?

Оставаться в состоянии

Безветренного покоя…

Сколько можно быть пьяным,

Или как манит море.

Списан на берег

Безвозвратно уже.

Не будет изменений,

Вечный покой на душе.

Ржавчиной покроюсь,

Чтобы превратиться в песок.

Нет пролитой крови,

Вперед