Возвращаясь к началу разговора о неизменности текста, повторяю, что мы будем настаивать на факсимильном издании предлагаемой книги ввиду того, что оригинал до нас не дошел. Правда, факсимильность эта будет условной, так сказать, фигуральной в том только смысле, что мы не тронем в ней ни одной буквы, чтобы не исказить авторской идеи, и без того достаточно туманной и сложной.

Менять здесь ничего нельзя еще и вот почему. Каждый, кто прочитает этот роман до конца и с проникновением за строку и под строку, убедится, что все развешанные автором по стенам воздвигнутого им здания ружья в положенное им время выстреливают. Но стрельба, смеем утверждать, тут идет не учебная, а боевая, то есть не холостыми, а исключительно боевыми патронами с применением пуль трассирующих, зажигательных и бронебойных. Нет среди них только пуль отравленных и разрывных. Извините за каламбур: думы есть, а дум-думов нет!

Хочу заранее предупредить, что многие вещи, с которыми здесь столкнется читатель, покажутся ему очень знакомыми, он тут же узнает в них «дней текущих анекдоты», но я ведь не случайно уже упоминал о том, что могут возникнуть обвинения в компилятивности, заимствовании, эпигонстве и т. д. Я мог бы тут развить на этот счет собственную теорию, но предпочитаю процитировать одного умного писателя, который все это обосновал так, что лучше, на мой взгляд, не скажешь. А раз так, то искать какую-то новую, свою формулировку было бы равноценно тому, как изобретать новую форму канистры для бензина взамен той, что придумали немцы несколько десятилетий тому назад. Ведь сколько ни было с той поры попыток создать что-либо более совершенное – все они разбились о совершенство уже созданого. А может быть, хотя и нет предела совершенствованию, все-таки существует предел совершенства? Опасаясь, что кто-то сочтет приведенный мной пример непатриотичным и желая избежать обвинения в преклонении и низкопоклонстве, я обратился за примером к произведению не только отечественному, но и истинно патриотичному, высоко идейному и, как часто требовали, глубоко партийному. Думаю, что в данном случае ссылки не потребуется – каждый узнает, кого я цитирую. Ну, а если и возникнет у кого-то трудность в этом вопросе, пусть напишет мне письмо, и я тут же ему назову автора, не отнимая времени у всех остальных читателей.

Итак: «– Человек всегда вынужден повторять, люди до тебя строили, воевали, писали стихи, музицировали, никто не начинает с нуля, всякий продолжает то, что было создано раньше. Наследие поколений служит отправной точкой для творца и для эклектика, для самобытного художника и холодного подражателя. Но это единственная точка, где перекрещиваются их пути, перекрещиваются с тем, чтобы навсегда разойтись. Повторение без проникновения в суть, лишенное своего, нового, мертво, лишь сопричастность к творчеству дарит то, что можно назвать правом наследия…».

Следует учитывать, однако, что повторение может быть и совершенно неумышленным, человек просто не обязан знать в полном объеме всего сказанного или написанного до него, так что не сетуйте, если встретите в этой книге что-то на что-то похожее – вам оно, допустим, знакомо, а автору нет: как резонно заметил один из героев его книги, «разве все прочтешь!»

Теперь, когда мы выяснили вопрос о праве автора на повторение, мне хотелось бы утвердить и его право на увековечивание вещей, кажущихся нам сегодня банальными. Ведь уходят в небытие не только люди – вместе с ними, а порой даже раньше их, умирают анекдоты, байки, историйки, выражения, словечки, и обязательно надо, чтобы кто-то их сохранил, обессмертил, чтобы будущие люди могли на них посмотреть, скажем, как на мумию в музее – и не понимаешь, что она значит, что это за человек был, и что хотели сказать этой мумией, но она есть, ее можно пощупать и при желании получить от ученых разъяснение по ее поводу, – так и с бывшим словом. Замуровывают же сейчас повсеместно капсулы с посланиями к потомкам – пишут им там всякие серьезные слова и даже кладут разные нынешние предметы, чтобы будущие люди имели возможность их в другом веке пощупать. А разве не интересно будет им «пощупать» слова несерьезные, сегодняшние «языковые специи», всякие пикантные приправы к речи? В таком увековечивании, как нам сдается, необходимость определенно есть – слишком уж мало шансов, чтобы эти «специи» сохранились в массовой литературе: книги, в которые они вписаны, издаются смехотворно мизерными тиражами…