В семь часов следующего утра он уже звонил в дверь. Ему открыла радостно-возбуждённая Лилька в ночной сорочке и с расчёской в руке. Пролепетав: «Котик!», она тут же повисла у него на шее. Повзрослела, подумал он – ещё летом она по своей детской привычке обнимала его при встрече всеми четырьмя конечностями, как обезьянка, теперь же просто поджала ноги. Ещё бы: Лилька была уже почти одного с ним роста. Пока он кружил её над полом, она радостно сообщила:

– А мама уже пироги печёт!

В этом сообщении не было никакой необходимости: всю квартиру заполнял аппетитный дух осетинских пирогов с разнообразными начинками, и было слышно, как мама гремит на кухне противнями. Но Костя, чтобы доставить сестре удовольствие, ответил:

– Ух ты! Какие?

– Угадай!

Он втянул воздух.

– Уалибах… Нашчин… И ещё…

– Ещё будет фытчин^>23! Твой любимый!

В эту минуту почти одновременно захлопнулась дверца духовки и отворилась дверь ванной, и появились свежевыбритый отец и раскрасневшаяся мама, вытирающая полотенцем припудренные мукой руки, и началась привычная и такая дорогая сердцу куча-мала из неуклюжих объятий, неловких поцелуев, попадающих в те места, которые оказались ближе всего – то в глаз, то в нос, то в подбородок – и бессмысленных, на взгляд постороннего, восклицаний, которыми приветствуют друг друга близкие люди после долгой разлуки.

Потом пили чай в кухне – с мамиными пирогами и домашними разносолами. Мама нежно смотрела на сына, с наслаждением уписывающего за обе щёки её кулинарные шедевры, Лилька то и дело подкладывала что-нибудь ему на тарелку.

– Лена отговаривала меня насчёт пирогов, мол, это лишнее! (Лена – это Елена Матвеевна, догадался Костя). Как же лишнее, говорю? У нас так положено: если в семье случается событие, на столе непременно должны быть три пирога! А она своё: зачем вам, Люба, утруждаться, Галина напечёт пирогов! Нееет, говорю. Таких пирогов ваша Галина вам не испечёт. Да и чего тут утруждаться? Я дома и на сто человек пеку бывает, а тут всего-то…

– Ну и кралю ты, сынок, оторвал! Высший класс! – перебил её отец. – Конечно, это нехорошо, что женишься по необходимости. Но ладно уж, бывает, я понимаю – сам молодой был. Горячий был, жуть! Правда, мама? Это сейчас я уже никуда не гожусь, а по молодости – только держись: плюнешь на него – зашипит! – он бросил красноречивый взгляд вниз и подмигнул.

– Ваха! – укоризненно воскликнула мать. – Здесь ребёнок!

– Ребёнок? Кого это вы сюда привели? – Лилька с делано серьёзным видом огляделась по сторонам.

– А что такое? Я разве что-то не то сказал? – отец с самым невинным видом посмотрел на мать и перевёл взгляд на Лильку. – Чижик, ты что-нибудь слышала?

Лилька выгнула бровь.

– Мама думает, я всё ещё верю, будто вы меня в магазине купили.

– Как! Мама, ты ей разве не сказала?! – Отец сделал большие глаза, и Костя замер в предвкушении очередной его эскапады. – Чижик, посмотри на свои ноги! Сразу же видно – тебя аист принёс!

Мать только отмахнулась, а Лилька пробубнила в чашку с чаем:

– Угу, аист…

Эти часы Костя теперь вспоминал как самые счастливые за весь день своей свадьбы. Когда ему бывало особенно неуютно в их с Ритой семейном гнезде, он перебирал в памяти то утро и мысленно наполнял комнаты ароматом маминых пирогов. Тогда жизнь здесь становилась, по крайней мере, сносной…

Мама поспешила сменить тему.

– Котик, а кто твой шафер?

– Гаспарян.

– Твой однокашник? И где же он? – вмешался отец.

– Подъедет к загсу. Ему не дали увольнительную на весь день, только с двенадцати.

– Гаспарян… – Мама задумчиво покивала. – А как его зовут?

– Рубен.