Неожиданно Тоня остановилась. Кажется, она знает, как разрядиться. Лиза с Гришей накануне ужинали в ресторанчике в селе и очень его нахваливали. Время сейчас как раз идет к ужину, наплыв посетителей в общепит нарастает, а в такие "часы пик" всегда найдется, к чему придраться. Как там называлось это заведение? "Джан-Тян"? "Коза-Дереза"? "Дери-Бери"? Ну и названия, без ста грамм не запомнишь!

– Лиза! – Антонина вышла на веранду, где сослуживица с мужем пили чай за столиком, – как называется кафе, которое вам так понравилось? Я тоже решила сходить.

– "Джан-Дере", – ответила Лиза.

Антонина царственно поблагодарила ее и пошла переодеваться к ужину. Ее настроение слегка приподнялось. Сейчас она кое-кому устроит, как говорил Коган, полет шмеля над костром…

Навстречу ей по главной аллее шла чем-то взбудораженная Катерина. Вот это уже совсем некстати. С ней как зацепишься языками – и до полночи проболтаешь. А время к ужину идет… Надо постараться быстро мимо прошмыгнуть…

– Тонька! Подожди! Слушай, чего скажу, ну, это вообще…

"Ишь, на каком взводе. Небось продавщица сувениров в селе не ринулась к ней в первые же полсекунды с воплем "Чего изволит госпожа?", – неприязненно подумала Антонина, – или кто-то косо посмотрел на ее Яшеньку, и теперь она жаждет крови. Даже смешно, парню 15 лет, у него уже скоро борода начнет расти, а она все носится с ним, как с лялечкой…"

Антонина совсем забыла о том, что сама старалась установить тотальный контроль над каждым шагом Давида и Моисея, объясняя это заботой о благе сыновей. "Я хочу, чтобы мои дети были в порядке и чтобы я об этом знала!" – восклицала она, даже когда Давид уже купил первую бритву, а Моисей перестал влезать в 43-й размер обуви. Давид в 17 лет уехал учиться в Питер и защитив диплом, уже нашел себе практику в Северной столице. И Моисей туда же вострит лыжи, но до выпускного вечера он в полной ее власти… И иногда Антонина до сих пор на автомате называла его "ребенком", шерстила все его аккаунты и мессенджеры и блокировала контакты, которые ей чем-то не нравились. "В такое время живем, что надо быть всегда настороже!" – объясняла она эти действия. Ефим ее не одобрял. "Ты пацанам совсем уже гайки закрутила, – говорил он, – живут, как зэки на "поселке". Они же парни, а ты из них каких-то юбочников хочешь сделать, чтобы они до седой бороды боялись твою юбку отпустить…" "Ну, у тебя, видно, детей на стороне еще много, одним больше, одним меньше – не жалко, а я своих берегу!" – отрезала Антонина. "Меня у юбки не держали, и ничего – жив, как видишь!" – парировал бывший муж. "Времена были другими! А сейчас пусть лучше будут у юбки – зато целыми!" "Да… Другое время! Перестройка со всеми вытекающими, дикие 90-е, Чечня… Но я не жалуюсь: там я закалку получил на всю жизнь, меня теперь ничем не прошибешь. А что вырастет из пацанов, которых мамочки тетешкают и от каждого ветерка оберегают? Смотрю сейчас – мальчишки хуже девчонок стали, чуть что – в слезы и к маме бегут, в подол ей сморкаться!" "И это плохо?" "Да. Вот именно: жизнь сейчас суровая, тяжелая, и нужно сильным и выносливым быть, чтобы все испытания выдерживать, когда маминого подола рядом не окажется!" Тут уже Антонина не находила аргументов, но оставалась при своем.

Однако когда Катя начинала хлопотать вокруг своего Яши, это тоже раздражало Антонину: "Прав Ефим: мальчиков нужно иначе воспитывать, а если хочется тетешкать и лелеять – рожай девочку!"

– Тонька, прикинь, мы с Яшкой сейчас в селе были…

– Кать, потом, извини, спешу! – отмахнулась Антонина, решив, что послушает об очередных обидчиках Якова и форшмаке, который из них сделала Катя, после ужина.