Никто на небе не спешит
Вернуть нашкодившую даму.
Здесь дальше некуда идти.
В Чердынь*, к вогулам*, к тем истокам?
Забыли тропы и пути
Мы на Урале синеоком!
Ты мне сыграй забытый блюз,
Как Эрик Клэптон или Кокер,
«Друзья, прекрасен наш союз»
И двести сорок пятый номер.
Мы не успели загадать-
Желанья наши ветром сдуло.
С креста не может нас узнать
Иисус Христос с лицом вогула*,
И купола своих церквей,
С которых сняли позолоту,
Застывших нищих у дверей,
В жару и в зной и в непогоду.
Звезда на дне лежит одна,
И для неё все ночи до́лги.
Вода на Каме холодна.
Течёт всегда она до Волги.
Она течёт, как жизнь моя,
Течением уносит годы,
Идут по ней во все края
То катера, то теплоходы.
* Чердынь – в Х – ХII веках центр, столица Перми Великой.
* Вогулы – прежнее название народности манси.
*Христос с лицом вогула – в Пермской государственной художественной галерее находится коллекция храмовых скульптур «Пермские боги». Самые древние деревянные скульптуры относятся к XVII – XVIII веку. В лицах скульптур читаются черты коренного населения севера Перми Великой.
«СИБИРСКИЙ ТРАКТ»
Эх, Рассеюшка, ты кабацкая.
Что ни улица, то – кабак.
Здесь не площадь лежит Сенатская-
на Рассветной «Сибирский Тракт».
Здесь, как водится, черти водятся
и русалка несёт поднос.
Хороводятся – богу молятся
на рождение и погост.
Стойка барная, капучинная,
я смотрю на своё село.
Связь со следствием беспричинная,
скольких нет уже, чем смело́?
Подмело тротуары, улицы,
сиротливо стоят дома.
Сигарета, как порох, курится,
воскресений не ждёт Фома.
Раз уж вспомнилось – эй, хорошая,
сделай музыку мыслям в такт.
Ты здесь местная, не прохожая,
здесь прохожий «Сибирский Тракт».
В ЧАСАХ МЕНЯЯ БАТАРЕЙКУ
Последний срок придёт однажды
и каплей упадет
в песок,
и тело высохнет от жажды,
любви
порвётся лоскуток.
И встанут ходики на стенке,
и ты поверишь —
Бог един,
согнёшь уставшие коленки
в конце концов конечных длин.
Но впереди ещё отрезок,
на нём теряются следы,
как неоформленный довесок,
как пепел рухнувшей звезды.
Там силуэты все размыты,
там пыль прибита вдоль дорог,
и там стоит твоё корыто,
в нём всё,
что ты ещё не смог.
В часах меняя батарейку,
лелеешь ты свою мечту,
она, похожая на змейку,
петляет хитрую версту.
ЗАКРЫТ ДАВНО АЭРОПОРТ ПУКСИНКА
Закрыт давно аэропорт «Пуксинка»
в краю лесов, болот и лагерей.
В душе, по сердцу катится дождинка
под колокольный звон монастырей.
Здесь дует ветер в брошенные трубы
и песни о лихой судьбе поёт,
а в том июле дождь стучал о губы,
я ждал в дождях пропавший самолёт.
Три дня назад как прохудились тучи
и небо превратилось в решето…
за взлётной полосой сосняк дремучий,
собачий лай и окрики постов.
А я свободный, человек свободный,
открыты все дороги и пути,
но дождь из неба мокрый и холодный
прижал к земле, и некуда идти.
Мне показалось, замерло движенье,
и где-то грохнул гром над головой,
и вот оно, земное притяженье…
за мной пришёл с овчарками конвой.
И захотелось, захотелось в небо,
туда, куда не ходят поезда,
туда, где вместе бродят быль и небыль,
хоть на минуту… или навсегда.
Но самолёт пришёл вне расписанья,
в метеосводках прорубив окно,
конвой остался в зале ожиданья,
посты остались где-то за бортом.
Давно закрыт аэропорт «Пуксинка»
и пристань, где встречали корабли,
в душе, по сердцу катится дождинкой
забытый богом лоскуток земли…
ДОРОЖНОЕ
А Богданович* – не Багдад.
«Рено» – не русский танк «Армата».
На ленте серых автострад
шансон в ушах, в уме – граната
французская «Вдова Клико»
системы той, которой нужно,
непринуждённо и легко
звучит движок слегка натужно.
Зазеленелся хвойный лес,
добавив нежности берёзы,
открытой синевой небес
звучат французские вопросы:
Шарше ля фам. Бонжур, мадам!