Как давно старик находился в долине, никто не знал. За время его отсидки сменилось не одно руководство. Обычно те, кого заперли тут до глубокой старости, попросту не доживает до неё. Карл пережил всех. И это место стало постепенно походить на его дом. Он единственный человек из южного крыла, «гнезда монстров», как называли его про себя охранники, кого допускали к остальным заключённым. Держась обособленно, он тем не менее притягивал к себе товарищей. Добрая часть зэков пошла бы за него в бой не из-за страха, но из глубокого признания. Он держался ровно и мог спокойно поболтать с любым в стенах тюрьмы. Без вызова, как наставник и приятель. Его чудовищное обаяние и аура абсолютного спокойствия благотворно действовали на почерневшие сердца некоторых. И чему Сид поражался по-настоящему – что рядом с ним, несмотря на кромешный ад, люди могли улыбаться.

Но то была одна личность Карла. С другой стороны он являлся настоящим палачом для охраны. В последние годы он всё же успокоился и, став примерным заключённым, получил возможность выходить наружу в общий двор. Зато раньше старик периодически выходил из себя и мог устроить побоище, вынося за удар двоих, а то и троих ребят в униформе. Охрана, конечно же, избивала Карла в ответ, но потери были несоизмеримы. Один пенсионер, который придёт в норму после побоев уже на следующий день, и трое парней с дубинками, выведенных из строя на ближайшие полгода. Даже с одной кистью он оставался непобедимым бойцом. Старик был большой проблемой, но никто не осмеливался спустить курок и пристрелить его. Карл завоевал своё право на жизнь, оставаясь в живых там, где все уже давно были мертвы.

Среди тюремщиков ходили разные и ужасающие слухи, за что именно старик, ещё будучи не стариком, попал сюда. На совести Карла имелось множество загубленных жизней, но осмелиться спросить его о прошлом желающих не находилось.

Сид старался никак не относиться к Карлу. Слишком приметная фигура могла легко очаровать силой. Но чужая мощь всегда влечет за собой навеянное мировоззрение, поэтому Сид не слишком вдавался в ту правду, что следовала за Карлом, живя сам по себе. Одно он знал точно – что скоро начнётся нечто, и вопрос лишь в том, какая из сторон устроит беспорядок? Сид погрузился в раздумья и не заметил, как кто-то присел рядом.

– Рад, что тебя наконец-то выпустили размяться! Жаль, браги нет, а то бы посидели душевно.

Сид обернулся и увидел Томми. Морщась в приветливой улыбке, Том порылся в кармане и протянул Сиду самокрутку. После утомительного дня сигаретка в молчании была тем, что надо.

Хоть и прожил Томми всего девятнадцать лет, а всякого насмотрелся в мире. Мотало парня чуть ли не с пеленок, и выживал он, словно бродячий пес – где накормят и приласкают, а где и под зад пнут да пустят пару пуль следом. Но он не жаловался. Всегда оставался внешне весел и часто забавлял окружающих своим дурачеством. Не любил скуку и гнал прочь от себя любой серый день. Даже когда попал в долину, всё равно не покинули его силы задорно хохотать. Иногда он и мог перегнуть палку, но точно не со зла, так, по неосторожности. Обидчивый народ он понимал с трудом. Сид сразу приметил чистую душу и не поленился встать на её защиту, когда в самый первый день в тюрьме до Томми из-за цвета его кожи докопались братья Голл. Драка вышла славной, охрана с трудом раскидала участников по углам. После того эпизода дружба Томми и Сида росла как-то сама собой. Но если за год у Тома появились тройка-другая знакомых, то Сид всё так же оставался нелюдим, общаясь только с ним. Будучи верным своей манере держаться чуть в стороне, Сид даже не поинтересовался у единственного товарища, за что тот сидит. Пришлось Томми самому как-то обмолвиться, что ненароком пришиб одного вялого шерифа, а за такие грехи, как известно, если не виселица, то дорога в «Мёртвую долину» – и поминай как звали. Правда, сломить Томми злому року не удалось, он оказался сильнее и устоял, приспособившись к новой жизни.