– Ждать. Надеяться. И прежде всего, оставаться людьми, а не такими скотами, – он ткнул пальцем в сторону только что убежавшего Василия. – Леонидовна, закрывай магазин, – скомандовал он продавщице.

Народ тут же заволновался. Это еще зачем? Почему закрывать?

– Будем продавать продукты по списку, на каждого человека выделим определенный лимит. Сколько нам тут куковать без подвоза – неизвестно. А еды должно хватить всем. Леонидовна, пересчитай на складе сколько чего осталось.

– Так еще же магазин у Лемешевых есть… – подал кто-то голос.

– Есть, – был простой ответ. – Но его мы тоже закрыли.

Кто это «мы», было непонятно, но, тем не менее, никто не стал спорить. Все как-то сразу согласились с условиями нового лидера. Продавщица побежала на склад, а Бобров достал из машины листы с какими-то отпечатанными списками.

– По прописке выдавать будут, – прокомментировала женщина с малышом на руках.

– По прописке? – повторила эхом Инга, занервничав, она-то ведь не прописана. Так что ж, ей не дадут? Оставят помирать с голоду? Да нет… И Инга, не веря в такую несправедливость, встала вместе со всеми в очередь. Авось, выгорит.

Сам магазинчик был небольшим. От полок с продуктами люди были отделены длинным прилавком, за которым расположился Бобров со своими списками. Он без конца перекладывал их туда-сюда, в зависимости от того, кто к нему подходил, карандашом отмечал какой семье сколько выдано. Продавщица молча выдавала по его указанию продукты, взвешивала, отсчитывала, принимала деньги. Дело двигалось медленно. Бобров слишком долго листал бумажки, искал фамилии. В магазине стояла духота, хотя все окна были открыты, а сбоку молотил напольный вентилятор. В дополнение к духоте воняло просроченной рыбой и тухлыми овощами. Здесь было еще хуже, чем на улице. Жирные мухи ползали по прилавку и продуктам, противно жужжали, когда их сгоняла толстая рука продавщицы. С потолка свисали коричневые ленты-липучки с торчащими на них насекомыми. Тяжелее всех было беременной молоденькой девушке, уж кто ее, беднягу, отправил сюда? Она еле стояла на ногах, держась за поясницу. Живот у нее был большой, как говорят в простонародье – лез на лоб. И ведь никто не пропустил без очереди.

Инга придвинулась к прилавку. Ее очередь. В горле пересохло. Не моргнув, быстро назвала адрес, по которому проживал ее жених, а теперь заселилась и она сама. Бобров молча поднял на нее глаза.

– Ты откуда?

– Я… – Под пристальным взглядом Боброва Инга сразу чуть трусанула. И саму себя обругала за детский страх. Ведь не съест же он ее? Уверенно затороторила, – Инга Белоусова. Жена Егора. Я вчера приехала…

– Насколько я знаю, Белоусовы выехали всей семьей, – сухо ответил Бобров, убирая карандаш от списков. Сердце Инги упало, но она решила бороться до конца.

– Я его жена, – твердо сказала она. – Да, они выехали, но меня не предупредили.

– Это точно, – подтвердил женский голос сзади. Инга тут же обернулась и сильно удивилась. Говорившая была та самая бабка-соседка, владелица кота. – Я ее знаю. Вдвоем они. С Алисой.

Инга с благодарностью посмотрела на бабку и, не скрывая торжества на лице, повернулась к Боброву. Ей показалось, что у того в глазах промелькнул интерес.

– Алиса здесь осталась? С чужим человеком?

– С тетей, – твердо сказала Инга.

Бобров усмехнулся, кивнул, отметил карандашом в своих списках жирную галочку и дал отмашку продавщице.

Возвращалась домой уже спустя три часа. Хотелось срочно что-то взять в рот, тут же, на улице. Отломить краюху от черствого хлеба и съесть ее, смакуя ржаной вкус. Удерживала только неведомая болезнь, разлитая в воздухе, как марево. Болезнь, о которой ей так ничего конкретного узнать не удалось. Ей чудилась чума. Вот идет она по средневековому городу, несет свою небогатую провизию, а кругом люди в балахонах и с посохами. Лица их прикрыты, но под покрывалами чернеют язвенные лица. От разбушевавшейся фантазии, содрогнулась всем телом. Хотя людей в балахонах видно не было, но Инга, до этого державшая свой пакет навесу, инстинктивно взяла его на руки и прижала к груди, как самое дорогое.