Тетя Люся включила чайник и, выставив на кухонный стол весь имевшийся в арсенале Глининых ассортимент съестного, побежала собираться на работу. Егорик залил кипятком раскиданные по трем кружкам остатки растворимого кофе. Он приоткрыл дверцу полки над вытяжкой и беззвучно достал початую бутылку дешевого армянского коньяка. Тетя Люся использовала его для приготовления своей фирменной ром-бабы, ну а мы – по прямому назначению.

Егорик без зазрения совести пригубил немного прямо из горла, а затем подлил адского пойла в наши кружки с кофе. Тут главное не переусердствовать. И я не про количество алкоголя, потребляемого за один присест несовершеннолетними. Сколько нальют, столько и выпьем. Я про нервы тети Люси. Убывание коньяка не должно было бросаться в глаза.

Мы тихонько чокнулись кружками, и Егорик побрел в свою комнату переодеваться в домашние шмотки. Воспользовавшись моментом, в кухню впорхнула тетя Люся.

– Девчата, как вы думаете, – она стыдливо опустила глаза, – Егорик мой не того?

Мы с Иркой ошарашенно уставились на тетю Люсю в ожидании расшифровки таинственного «того».

– Ну, – не поднимая глаз, продолжила она. – Ну… Не голубой?

– А что вас натолкнуло на эту мысль? – деликатно уточнила Голицына.

Можно было только позавидовать Иркиному самообладанию. На ее месте я бы не смогла сдержать приступ истерического смеха.

– Как что. – Тетя Люся взглянула на нас так, будто мы с Луны свалились. – Я ни разу не видела ни одного его друга. Водит он сюда, – она поджала губы, – водит он сюда только вас, девчата.

– Так и радуйтесь, – улыбнулась Голицына.

– Понимаете, – тете Люсе было явно неловко вести этот разговор, – это как-то… Модно, что ли, стало в последнее время. Ну, мальчики с мальчиками, девочки с девочками и все тому подобное… А он без отеческой руки растет, – она всхлипнула. – Боюсь я, что затянет Егора в омут, а мне его вытащить будет не под силу.

Нам стало не до смеха. Тетя Люся буквально уменьшилась в размерах, когда призналась нам в своих опасениях.

– Не волнуйтесь. – Я накрыла ладонями ее беспокойные руки. – Егорик точно не из «этих». Он давно сохнет по Нике Царевой, – уж если сдавать друга, то с потрохами.

– Угу, – поддержала меня Ирка. – Видели бы вы, с какой любовью он пялится на ее сиськи.

Тетя Люся прыснула.

– Кого обсуждаем? – спросил Егорик, одним своим видом уничтоживший все наши с Голицыной старания по очищению его репутации: это ж надо было додуматься напялить на голову мамин жемчужный ободок для волос.

– Что? – уточнил «неголубой», напряженно вглядываясь в наши с Иркой перекошенные лица.

– Возможно, ваши подозрения не беспочвенны, – резюмировала Голицына.

– Удобно же, – начал оправдываться Егорик. – Волосы в глаза не лезут.

– А ты подстригись. – Тетя Люся взъерошила сыновью шевелюру и вышла из кухни. – Долго не засиживайтесь, завтра будний день, – крикнула она из коридора.

– Да, сэр, – крикнул ей в ответ Егорик.

– Мэм, – поправила его тетя Люся и захлопнула за собой входную дверь.

– Ну и денек. – Егорик вальяжно раскинулся в любимом кресле. – Колитесь, как вам новенький?

– Придурок он редкостный, – сказала я и тут же пожалела об этом: Ирке только повод дай для допроса с пристрастием.

– Что-то больно долго вы с ним ворковали в таком случае, – сощурилась Голицына.

Я присосалась к кружке, не желая комментировать ее домыслы.

– Мне кажется или кто-то все-таки ревнует? – хмыкнул Егорик, за что был моментально наказан фирменным голицынским щипком.

Когда Ирке что-то не нравилось, она применяла свой болевой прием. Для нас с Егориком до сих пор оставалось загадкой, как можно двумя пальцами заставить человека пожалеть о сказанном. И делиться секретом Голицына, ясное дело, не собиралась.