«Масло», «Булки», «Пиво»,
Как будто на свете есть булка.
Дом, милый, раскрыл всё —
Двери и окна, себя самого.
Но снится мне детство.
Бабушка с маленькими руками.
Гуси. Горы. Река по камням —
Витимкан.
Входит давно зарытая мама.
Времени нет.
На стуле сидит лама в жёлтом халате.
Он трогает чётки рукой.
А мама смеётся, ласкает его за лицо,
Садится к нему на колени.
Время всё длится, всё длится, всё тянется.
За водой на Неву я боюсь опоздать.
Июнь 1942
2. Кулак
Кукла с улыбкой полезной. Сметана.
Самовар в серебре. Амбар прилетевший.
Я избам хозяин, кулак, сатана.
Я бог январю, архангел вспотевший.
Пожитки мои – быки где, стаканы?
Я лес закую. Море спрячу в сундук.
И горы мне горки, реки мне речки,
Поля не поля и волки – овечки.
Стану я рано с арканом
В руке чтоб на шею кому-то накинуть.
Но чу! Обернулся уже комаром
Опившимся крови. Паук
Прижатый к тоске. Топором
Утонувший на дне, угоревший, бессонный всеми покинут,
Безгневный, беспалый как жук.
Июнь 1942
3. «Здесь лошадь смеялась и время скакало…»
Здесь лошадь смеялась и время скакало.
Река входила в дома.
Здесь папа был мамой,
А мама мычала.
Вдруг дворник выходит,
Налево идёт.
Дрова он несёт.
Он время толкает ногой,
Он годы пинает
И спящих бросает в окно.
Мужчины сидят
И мыло едят,
И невскую воду пьют,
Заедая травою.
И девушка мочится стоя
Там, где недавно гуляла.
Там, где ходит пустая весна,
Там, где бродит весна.
Июнь 1942
4. «Речка с тоской в берегах…»
Речка с тоской в берегах.
Пушкин в солдатской шинели.
Няня на птичьих руках.
Сказка на цыпочках возле постели.
Вологда. Иволга. Остров.
Мама – осока. Свист на губах непросохший.
И сосны торопятся остро,
Как Пушкин спешат к маме-осоке
С водой на плечах. Лес и лиса
Вся природа, корова, осина, оса
Заплакало всё поперёк.
Речка узкая выбеги, выкинься на берег,
Утопись от стыда, Пушкин уж ждёт.
Утро молчит и дождь не дождётся.
Июнь 1942
5. «Сердце не бьётся в домах…»
Сердце не бьётся в домах,
В корзине ребёнок застывший.
И конь храпит на стене,
И дятел ненужный стучится,
Стучит, и стучит, и долбит,
Долбит, и стучит, и трясётся.
Иголка вопьётся и мышь свои зубы вонзит,
Но крови не будет. И примус, и книги, и лампа
И папа с улыбкой печальной,
И мама на мокром полу,
И тётка с рукою прощальной
Застыло уныло, примёрзло как палка
К дровам. И дрова не нужны.
Но лето в закрытые окна придёт
И солнце затеплит в квартире.
И конь улыбнётся недужный
И дятел ненужный,
На папе улыбка сгниёт.
Мышь убежит под диван
И мама растает, и тётка проснётся
В могиле с рукою прощальной
В квартире, в могиле у нас.
Июнь 1942
6. «Я немца увидел в глаза…»
Я немца увидел в глаза,
Фашиста с усами и с носом.
Он сидел на реке
С котлетой в руке,
С папиросой в губах,
С зубочисткой в зубах
И левой ногой обнимая полено.
Вдруг всё мне открылось
И осветилось немецкое тело,
И стала просвечивать
Сначала нога,
А после рука.
И сердце открылось кошачье,
Печёнка щенячья
И птичий желудок,
И кровь поросячья.
И тут захотелось зарезать его,
Вонзить в него нож,
Сказать ему – что ж!
Но рука испугалась брезгливо,
Нога задрожала
И взгляд мой потух.
То птица сидела с человечьим лицом,
Птица ночная в военной шинели
И со свастикой на рукавах.
Взмах и она улетает.
Июнь 1942
7. Любино поле
Люба любила, потела
И чай пила с мёдом в овсе.
Когда-то помещик случайный
Ушкуйник и поп. Но время ушло
И их унесло.
И вот мы в окопах сидим,
На небо глядим
И видим летят
То ближе то дальше
И бомбы кидают.
Любино Поле расколото вдрызг
И Луга-речонка поднята к самому небу.
Ах, небо! Ах, Ад! Ах, подушка-жена!
Ах, детство. Ах, Пушкин! Ах, Ляля!
Та Ляля с которой гулял,
Которой ты всё поверял.
Ах, сказки! Ах, море и всё!
Всё поднято, разодрано к чёрту
И нет уже ничего.