– Помилуйте! И в мыслях не имел.

– Голос повышать тоже нельзя. Можно нанести моральную травму.

– Да что вы! Я ж исключительно силой убеждения!

Петр посмотрел на него с сожалением.

– Спор – это психологическое насилие. Увы, не разрешено. Учитель почесал подбородок. Радости в его глазах заметно убавилось. Он размышлял, и широкие морщины внезапно легли на такое доброе, светлое и еще не старое лицо.

– Я буду писать стихи, – решил он, наконец. – В юности у меня неплохо получалось.

– Творчество… – вздохнул Петр, – увы, оно доставляет столько мук и страданий, что нам пришлось запретить заниматься творчеством. Это было тяжелое решение, но мы не можем допустить в этом месте такой источник терзаний и волнений. Если вас интересовало творчество, вам следовало выбрать другой вариант.

Человек в пиджаке помрачнел.

– Я буду писать о любви. Любовь – это чистое прекрасное чувство…

– Очень жаль, – возразил апостол, – но, поскольку неразделенная любовь мучительна, а гарантировать взаимность невозможно… В общем нельзя.

Его собеседник всплеснул руками. В глазах его отразилась непередаваемая гамма эмоций.

– Чем же вообще у вас там обычно занимаются?

Петр убрал бумаги в ящик и поднял взгляд от стола:

– Честно говоря, не знаю. Я стараюсь туда не заглядывать.

И он жестом предложил посетителю следовать дальше. Тот сделал еще пару шагов, затем вдруг обернулся и разом упал на колени перед удивленным стариком в халате.

– Отче! – возопил он так, что в окнах задрожали витражи. – Не посылай меня туда, пожалуйста! Я не хочу! Я не буду!

Петр обернулся.

– Куда ж вас тогда? – поинтересовался он, доставая из стола следующую тетрадь.

– Куда угодно! – с дрожью в голосе взмолился посетитель. – Куда угодно, хоть в самый ад!

– Весьма сожалею, – отозвался апостол сухо. – Но там места закончились еще в пятницу.

И, более не оборачиваясь, крикнул в коридор:

– Следующий!

Маленький человечек вошел в кабинет и низко поклонился. У него были красные не выспавшиеся глаза и востроносое испуганное лицо. Он быстро проскользнул за дальний край стола, положил перед собой папку с бумагами и застыл в нерешительности, ожидая приглашения сесть. Хозяин, не поднимая головы, сделал ему знак рукой. Некоторое время они сидели, не глядя друг на друга, на концах огромного полированного стола.

– Ну, – прогнусавил, наконец, начальник, – герр Шнеллерман. И как же сегодня обстоят наши дела?

Маленький человечек раскрыл папку.

– Отлично, господин председатель, – просто отлично. Всего несколько небольших затруднений, но в целом все идет совершенно замечательно. Строго по вашему плану.

– Небольших затруднений? – хозяин поднял голову, показались широкий лоб с крупной сетью неправильной формы морщин, маленькие бесцветные глаза и мясистый горбатый нос. – Вот с них и начинайте.

– Мировая экономика в рецессии…

– Подумаешь новость! Герр Шнеллерман, я надеюсь, вы хорошо подготовились? Я не слишком нуждаюсь в банальностях, и у меня не так много времени, чтобы выслушивать то, что мне давно и безоговорочно известно.

Востроносое лицо побледнело. Плечи, обтянутые прекрасным итальянским пиджаком, мелко подрагивали.

– Но господин председатель! Это в самом деле серьезно. Бюджет Китая впервые за двадцать лет сверстан с дефицитом. Торговый баланс Соединенных Штатов… вот, посмотрите сами… У русских заканчиваются рубли для кредитования Белоруссии и Венесуэлы. Куба продает фамильное серебро Фиделя!

Председатель задумчиво поковырял в носу зубочисткой.

– Да-а-а-с. Бардак редкостный. Сколько это будет мне стоить?

Герр Шнеллерман всплеснул руками и перевернул страницу.