– Послушай меня, Франци, – малышка Адель заговорила над его ухом почти шепотом, заговорщическим голосом, – папа собирается открывать в Берлине представительство фирмы. Я сказала ему, что ты остаешься служить при штабе группенфюрера («и это успела его любимая Адель», пронеслось в голове Франца), а он сказал, что раз так, он может тоже использовать свои связи в СС и добиться твоего перевода в Берлин, где ты и возглавишь берлинский филиал! – последнюю фразу малышка Адель произнесла торжествующим, парадным голосом, словно фюрер, завершающий речь на партийном съезде в Нюрнберге. – мы будем жить в Берлине, Франци! – радостно воскликнула малышка Адель, потеребив его за плечо. – представь себе, – Адель провела в воздухе рукой, обозначая большой полукруг вывески, – «фирма „Циммерманн и Меллендорф“, торговля недвижимостью, Берлинский филиал». Глаза малышки Адель восторженно сияли в темноте.

В это мгновение Франц окончательно упал духом. Он потупил взгляд. Он хотел служить Германии и фюреру и вовсе не планировал возглавлять никакие филиалы, тем более в Берлине, вдали от родной Баварии.

Адель продолжала радостно верещать над его ухом:

– Первого декабря, в день нашей свадьбы, папа передаст тебе акции половины фирмы! Это будет его свадебный подарок! Ты рад? Франц! – Адель потеребила его за плечо и Франц, очнувшись, посмотрел на невесту. Чудо, чудо как хороша была она. Он будет самым счастливым из людей, когда сможет обладать ею. Всего три месяца, всего три. Первого декабря он станут… – словно молния пронзила Франца с головы до ног. «Первого декабря!» первого декабря! В день, когда он должен положить Меч Ирмина к подножию памятника в Москве. Как же он мог забыть это? Франц почувствовал, как сам каменеет, словно этот памятник.

– Франци, что случилось? – испуганно позвала Адель.

Франц встрепенулся:

– Ничего, любимая, все в порядке.

Он протянул руки и заключил Адель в свои объятия. Их губы слились в сладком поцелуе. Затем Адель свернулась калачиком на его груди.

– Ты начинаешь служить у группенфюрера через два дня, так?

Франц утвердительно кивнул.

– Тогда сделаем вот что: завтра мы с папой уезжаем к тетке в Мюнхен, а в среду вернемся. После окончания службы ты должен будешь придти к нам – обязательно в форме СС, Франци, – Адель мечтательно закатила глаза, – и поговорить с отцом о нашем переезде в Берлин. – Адель отняла голову от груди Франца, подтянулась выше и посмотрела ему в глаза, – Я буду очень ждать тебя, Франци. Обещай мне, что сделаешь все так, как я прошу.

Франц долго смотрел в эти прекрасные, с темной паволокой глаза, в глубине которых сверкали искры и молнии. Эти глаза пленили его, увлекали в свои сети.

– Обещаю, – ответил он, не в силах противиться чарам.

– Значит в среду в семь вечера, у нас дома, – решительным полушепотом подытожила Адель, – и пожалуйста, не забудь…

Но она не успела договорить, поскольку губы её были захвачены губами её жениха в долгий и сладкий плен, из которого она не стала вырываться.

* * *

2 сентября 1941 г.

г. Роттах-Эгерн, Бавария

Франц Меллендорф стоял на станции Роттах-Эгерн, ожидая семичасового поезда до Мюнхена. В руке он сжимал маленький чемоданчик со сменой белья и туалетными принадлежностями, а также с фотографиями мамы, невесты Адель и отца – всех тех, кто был ему в этой жизни дорог и воспоминания о ком должны были скрасить нелегкие минуты его предстоящего опасного путешествия. В груди его не было страха, нет. Было только волнение, томительность ожидания и щемящее чувство восторга от грандиозности того дела, которое ему предстоит совершить. Он чувствовал себя виноватым и перед мамой, и перед малышкой Адель. Но дело, которое было ему поручено, требовало отречься от собственных чувств, как отрекались от них доблестные рыцари СС, ставящие интересы Германии и фюрера выше личных переживаний.