В школу ни Артур, ни Рози с Лили, разумеется, не ходили: Мэри обучала их чтению, письму и счёту, а Люк давал сыну уроки морского дела. Маленький мир семьи и команды «Рассвета» заменял Артуру всё остальное, хотя мальчик мог поклясться, что ни один из его ровесников не знал стольких людей и не видел столько удивительных мест, сколько знал и видел он.

Иногда он задавался вопросом, почему они живут так, а не иначе, почему не остаются на одном месте, почему он с сёстрами не посещает школу, как другие дети. Но одного взгляда на своих родителей ему было достаточно, чтобы получить ответ: его мать и отец просто не смогли бы по-другому. Дядя Ник, возможно, когда-нибудь и переменит свою жизнь; его с тётей Джесси и девочками Артур вполне мог бы представить живущими в красивом уютном доме где-нибудь на побережье, как дядя Дик, который, женившись, в море стал выходить значительно реже. Но своего отца ― нет.

Люк был для Артура примером во всём. С детства он любил его так, как ребёнок любит своих родителей, но, становясь старше, Артур замечал в нём то, чего не видел, когда был совсем маленьким. Он отмечал, как в его отце удивительным образом смелость и мужество сочетались с эмоциональностью и чуткостью. Конечно, он не всегда показывал свои чувства, но по одному взгляду Артур мог понять, что происходит в его душе, и знал, что так, как может понять его отец, не может понять никто. Такой человек, как Люк, никогда бы не смог слишком долго оставаться на одном месте, и Артур понял это в тот день, когда они вдвоём стояли на палубе и смотрели на горизонт. Тогда-то он и заметил что-то странное в его глазах, и он знал, что именно это «что-то» без остановки влекло его вдаль.

Мэри была такой же. Артур ещё не очень хорошо разбирался в отношениях взрослых, но у него не возникало даже сомнения в том, что его мать может хотеть другой жизни. Да и откуда было взяться этим сомнениям? Само собой, иногда он видел маму и уставшей, и чем-то расстроенной, но видел он и то, как она улыбается в объятиях отца, как немного смущается, когда он «слишком долго» целует её при детях, как сияют её глаза, когда она смотрит на море или пишет акварелью очередной пейзаж. И откуда она брала эти восхитительные сюжеты? Глядя на картины матери, Артур думал, что он где-то видел эти берега, словно нарисованные цветными красками грёз, но не мог вспомнить, ни где, ни когда это было.

Он и сам пробовал рисовать, и выходило неплохо. В путешествиях он часто делал зарисовки домов и кораблей, стоявших на рейде в портах, любил рисовать море, но больше всего ему нравилось делать портреты людей ― незнакомых или тех, с кем он заводил дружбу в разных концах света. Многим из них он оставлял рисунки на память, но нередко писал и для себя, складывая законченные работы в большую коробку, хранящуюся в каюте, которую он делил с Лили и Рози.

Он не очень любил говорить о своём увлечении. Не то чтобы стеснялся его, но… Оно было для него чем-то очень личным, сокровенным. Рисование стало его способом говорить с людьми на языке, не требующим толкования и перевода, языке, способным выразить его признательность и дружеские чувства или сказать о чём-то необъяснимом, но важном. О чём-то таком, о чём, он был уверен, хочет сказать и мама, когда садится за свой маленький дорожный мольберт.

В портретах людей Артур видел какую-то особую магию. Ему казалось, что через взгляд человека, его наклон головы, форму бровей, подбородка и носа можно передать частичку его внутренней сущности. Внешность обманчива, но всё же… Взгляд старого торговца смотрел чуть лукаво, а улыбка его маленькой внучки выдавала в ней живого и непоседливого ребёнка. Поворот головы красивой молодой девушки, прислуживающей в портовой таверне, сразу говорил о том, что она ― кокетка, а вот хозяин таверны был суров и мрачен, о чём сразу сообщали его нахмуренные брови и поджатые губы. Такой ни за что бы не согласился позировать ему, и Артур рисовал его украдкой, незаметно наблюдая за его работой.