Когда-то, прощаясь на берегу, они с братом признались, что оба хотели быть похожими друг на друга. Сейчас Ник понимал: выбрать собственную дорогу не значит отказаться от тех, кого любишь. Они с Люком всегда были разными, и внутренняя сила у каждого тоже была своя. А пытаться стать тем, кем ты не был, было бессмысленно, да и незачем.

Ему нравилось быть тем, кто он есть, ― Ником Рэдиентом, химиком и врачом (Сумасшедшим Химиком его теперь называли редко, но всё же он любил это старое прозвище, которое ему дали Мэри и Дик Камала), вторым капитаном «Рассвета», отцом двух замечательных дочек. Он нежно любил Рози и Лили, хотя поведение последней вызывало у него определённое беспокойство: у его младшей дочери и племянника, так похожего на Люка, словно была какая-то общая тайна, которой, однако, они не делились и друг с другом, как если бы сами не были уверены в том, что знали.

Ник пытался поговорить об этом с Джессикой, но жена считала, что дети просто становятся старше и нужно дать им время на то, чтобы разобраться в себе. «Сейчас им просто важно знать, что мы рядом, ― часто повторяла она, ― и что мы всегда готовы их поддержать». Ник соглашался с ней, но в глубине души всё же испытывал чувство какой-то лёгкой горечи: ему ужасно не хотелось, чтобы дочери быстро взрослели и отдалялись от него и Джесси.

В жене Ника по-прежнему восхищали её прямолинейность и практичность, а ещё он просто обожал те дни, которые Джессика проводила на камбузе: готовила она по-прежнему превосходно. Время от времени он ловил себя на мысли, что из жены получилась бы неплохая хозяйка уютного домика на побережье. В отличие от брата, которому никогда не надоедали бесконечные странствия, Ник начинал чувствовать потребность в периодических остановках и более спокойной, размеренной жизни. Он мог бы заняться частной врачебной практикой или научными исследованиями, Джесси вела бы хозяйство, а девочки до поры до времени были бы под его присмотром, пока им не придёт время выходить замуж ― разумеется, за очень достойных молодых людей… Впрочем, Ник предпочитал пока об этом не думать.

Ему, как и раньше, нравилось путешествовать, и он не собирался полностью отказываться от выходов в море. Но в этой мысли о постоянном доме было что-то притягательное, манящее и одновременно простое и необходимое ― как солнечный свет утром, как свежевыстиранное бельё или кусок горячего хлеба, который он бы, кстати, с удовольствием съел вместо надоевших сухарей… Как цветы на окнах, треск дров в камине и что-то ещё ― возможно, то, что называется домашним уютом.

Что ж, может быть, когда-нибудь…

***

Люк стоял в каюте и молча смотрел в иллюминатор на море. Спускалась ночь, и тёмные волны тихо бились о борт судна. Люк вслушивался в тишину, пытаясь различить сквозь неё далёкий гул звёзд, но мысли путались и мешали сосредоточиться.

Мэри так же молча сидела рядом и незаметно наблюдала за мужем. Со стороны он мог показаться умиротворённым и спокойным, но Мэри знала, что за прошедшие годы он нисколько не изменился: его сдержанность была лишь внешней оболочкой, за которой скрывалась всё та же мятущаяся, пламенная душа, душа безбрежных морей, время от времени оказывающихся в самом центре сильного шторма.

Он повернулся, и от колышущегося огонька свечи по стенам двинулись тени. Полутёмный силуэт высокой и крепкой фигуры мужа и странный блеск в его голубых глазах невольно напомнили Мэри о том юноше, которого она когда-то встретила на берегах Сияющего мира, и о том мальчишке, который являлся ей в снах за много лет до этого. Не выдержав, она заговорила.