Почти у самого выхода из зала, на скамье, которая упиралась в шкаф с маленькими пластиковыми бутылками воды, сидел руководитель отдела отбора и один из участников ее тренировочной группы Дмитрий, они о чем-то тихо беседовали. «Вот уж кто, наверное, продержался бы», – подумала она. Руководитель отдела отбора по-отечески улыбнулся ей и кивнул головой, Дмитрий поднял на нее полный затаившейся злобы взгляд. Она поспешно отвела глаза и быстрым шагом пошла к выходу. Дмитрий был один из немногих курсантов, кто пошел не просто добровольцем, но, как говорили, оставил ради этого престижную работу, дом, в общем, весьма благополучную жизнь. Большинство же учеников Цента были отобраны, если можно так выразиться, из не самых благополучных слоев общества: воспитанники приютов из выпускных классов, кому едва исполнилось восемнадцать или вот-вот должно было исполниться, мелкие правонарушители, подписавшие контракт в обмен на право реабилитации, бедняки на грани нищеты и так далее, главное, показать начальные навыки хотя бы по части требований и вуаля. Один раз подписав контракт, отказаться было нельзя. То есть, теоретически, и это было в одном из пунктов контракта, конечно можно, но на практике практически невозможно. Бывшие приютские дети лишались обеспечения жильем и им оставалась идти разве что за пределы поля, провести последние дни в компании кровожадных тварей, в коих выродилась почти вся земная фауна. Мелкие правонарушители становились не такими уж и мелкими. В общем, рычаги давления у Центра Управления были для каждого свои. Не говоря уже о том, что раз согласившись, к концу четвертого года обучения почти никто из курсантов уже не рассматривал иного пути. Благополучные же граждане ничего не имели против того, чтобы всю грязную работу за них выполнял кто-то другой. Единицы вступали в программу, заранее понимая, на что они идут. Дмитрий был из таких. Он был одним из лучших на завершающем, четвертом курсе подготовки и поговаривали, что он пополнит ряды капитанов, что было большой редкостью, поскольку обычно новыми капитанами назначали участников уже действующих команд. А еще он был племянником руководителя отдела отбора, поэтому, вполне вероятно, что ему и лучшим быть вовсе не обязательно. При первой встрече с Дмитрием Энжи почувствовала исходившие от него волны злобы, у нее создалось впечатление, что он ее просто ненавидит, хотя за что, понять она не могла. Как бы там ни было, она всячески избегала встреч с ним, сворачивала, если он шел навстречу, никогда не садилась близко, не посещала компании, в которых был он. Однажды она столкнулась с ним у лифтов на первом этаже за спиной охранника, и, когда лифт, наконец, пришел, позволила ему войти, а сама осталась стоять. И если раньше еще могли быть сомнения, то теперь их не осталось, поскольку его взгляд, когда он ткнул кнопку своего этажа, был полон такой ненависти, что, казалось, эту ненависть можно ощутить в воздухе вокруг него, потрогав ее рукой. Зачем такому человеку участие в этой программе? Он верит в миссию по спасению человечества? Наверное, просто хочет пострелять в этих чудовищ, что кишмя кишат за пределами энергетических полей, окружающих города и крупнейшие объекты. Энжи поспешно отогнала невеселые мысли, стараясь воодушевить себя тем, что работа на станции ей, судя по всему, не грозит. В списки кандидатов ни один человек в здравом уме ее не включит.

Сев в столовой за пустой стол в дальнем углу, она вяло поковырялась в тарелке, потом с удовольствием принялась за клубничный молочный коктейль, который брала всякий раз, как только он появлялся. Она сидела, опустив голову и ни на кого не гладя, не обратив внимания, как в столовую вошел Литвинов, проходя к зоне раздачи вновь смеривший ее равнодушным взглядом. После обеда день был забит под завязку, к себе она поднялась поздно, решив никуда сегодня больше не ходить, легла на огромную кровать, прижав к себе гитару, и принялась тихонько перебирать струны. Все комнаты для проживания в Учебном Центре были абсолютно одинаковыми. Напротив входной двери располагалось окно с закругленными углами, под ним стоял металлический стол, по обе стороны от которого стояли регулирующиеся по высоте и глубине кресла-стулья, весьма удобные. От левого кресла тянулся длинный диван такого же, как и кресла, бледно-синего цвета. Диван как раз-таки и раскладывался в огромную кровать, на которой сейчас полулежала на подушках Энжи. Несмотря на то, что кровать занимала очень много места, Энжи никогда ее не складывала. Компании у нее ни разу не собирались, по вечерам она валялась в обнимку с гитарой или же, развернув экран и впечатав его в стену напротив, смотрела очередной фильм ужасов. Она обожала фильмы ужасов, радуясь при просмотре мысли о том, что это все выдумано. Прямо от входа по правую руку находился шкаф с форменными куртками и брюками, дальше шла столешница с вделанной в нее раковиной, над ней шкаф с посудой с одной стороны и полками для продуктов с другой. Далее шел шкаф, заканчивающийся за креслом-стулом у окна. Налево от входа тянулся очень длинный узкий комод, который заканчивался практически у самой двери в душевую комнату. Справа от двери в душевую снова шкафы и между ними и кроватью еще одно кресло-стул и маленький круглый столик. Никаких украшений, картин или милых безделушек. Голые белые стены, металлические шкафы. Уютной комнату назвать никак было нельзя. Курсантам разрешено было иметь одну любую личную вещь. Энжи выбрала гитару. Все остальное предоставлялось Центром. От резинок для волос до средств досуга. Что-что, а возможность отдохнуть после изнурительной работы у курсантов была. Игровые пульты, просмотр любых фильмов и передач, доступ к всемирной электронной библиотеке. Были еще комнаты отдыха и релаксации, в которые она никогда не ходила, переговорные комнаты, если курсанты хотели провести совместное время на нейтральной территории, а не в чьей-то комнате. И много-много чего еще.