– Я все сделаю, – твердил муж с таким видом, словно просил верить.

– Я иду к гостям, – сказала Юлия Егоровна и вышла, не глядя на мужа, похорошевшая от возбуждения, с горящими щеками.

«Какая удача! – думал Невельской, подходя на вельботе к берегу. – Сразу после описи встретить Николая Николаевича и такое прекрасное общество».

Его только смущало поведение Завойко. «Очень странно, что он недоволен. И это после того, как у них тут, как они говорят, слухи ходили, что я погиб. Хорош же гусь этот Завойко. Кажется, надо поставить его на место… Мало ли, что его личные интересы ущемлены, честь затронута! Разве я не вижу, что он держит камень за пазухой! Да, это сделал я! Я Амур открыл, а они доказывали, что Амур недоступен. Врангель уверял меня, что исследования бесполезны, смотрел, как на наивного мальчика, и поучал: мол, это же известно. И инструкцию мне же прислали! Что я тут должен думать? Кто это сделал? Орлов встретил меня и мог бы доставить… Впрочем, – твердо решил капитан, – мало ли что вздумаешь сгоряча».

Он заметил, что Аян обстроен хорошими домами и причалы хороши. Но сейчас ему все это было неприятно. Невельской поймал себя на этом чувстве. «Кажется, я пристрастен, – подумал он, – а уж это подлость».

На берегу встретил его Корсаков; из дома с мезонином и березовым садом навстречу капитану и офицерам вышел Завойко, а с ним капитан «Иртыша» Поплонский, Струве и Штубендорф.

Завойко, казалось, стал выше, осанистей, а выражение лица его сделалось помягче.

«Кажется, он стал полюбезней», – подумал Невельский, но с невольной неприязнью взглянул на Завойко и сразу же почувствовал, что тот эту неприязнь заметил.

– Вот и вы к нам пожаловали, Геннадий Иванович. Очень будем рады видеть вас в нашем Аяне, где мы всегда любим гостей.

– Ну, я тоже очень рад, Василий Степанович, – ответил Невельской, стараясь перемениться. – Так это ваша усадьба?

– Да, как я есть хохол, то не могу жить без земли, чтобы не пахать ее и чтобы не развести сада, и не показать примера здешним людям, которые боятся копнуть землю. Я завел себе оранжерею и очень удивляю этим американских китобоев, которых здесь шляется немало.

«Право, он переменился, – подумал Невельской. – Если так, он благородный человек». Здравые рассуждения Завойко были по душе капитану, в них было что-то свое, родное.

«Он, кажется, все понял, – решил капитан. – Да ведь и в самом деле это ясно и очевидно, какое может быть ущемление его интересов».

– Вы уж простите мою хозяйку, что не вышла встречать, – говорил Завойко.

– Вы меня простите, Василий Степанович…

– Ах, что вы, что вы… Так пожалуйте…

«Он, кажется, в самом деле благороден», – подумал Невельской. Казалось, его встретил совсем другой человек.

– «Страна никому не принадлежит», – прочитал губернатор. – Вы уверены?

Разговор шел в кабинете.

– Совершенно уверен!

– Как вы можете быть уверены в том, что идет вразрез общепринятому мнению? Ведь это же будет читаться канцлером.

– Вот именно, ваше превосходительство, вопреки общепринятому мнению я и обязан был написать это, чтобы прочитал канцлер… Хотя бы ему и неприятно было, но ведь истина…

– Вы моряк, а не политик, – полушутя ответил Муравьев и вписал своей рукой: «видимо». Получилось: «Страна, видимо, никому не принадлежит». – Зачем вам лезть на рожон и брать на себя ответственность! Принадлежит она или нет – это, скажут, в лучшем случае, спорный вопрос и, скажут, не ваше дело. Наше дело – представить факты правительству.

Теперь уже Невельской был не неизвестным офицером, мечтавшим совершить открытие. Он – капитан, в рекордно короткий срок сделавший переход вокруг света. За плечами у него важнейшая опись. Радость и восторг губернатора давали ему право говорить совершенно откровенно и попросту и хотя бы в первый день встречи чувствовать себя с ним на равной ноге.