– Да пошел ты! Спортсмен, тоже мне, – огрызнулся Жох, поднимая воротник шинели. Леонид чувствовал себя не просто скверно. Омерзительно, тошнотно до кровавой рвоты. Еще хуже было, чем вчера, когда он узнал, что его собираются замочить в Луге на сходняке. На что он подписался! Согласился по пьянке и влип, как муха в говно. Подчиняться! Ему и подчиняться! Подчиняться всем подряд, начиная с этого ходячего устава в звании старшины. Хотя капитан сказал, что возьмет в свой отряд, когда прибудут в расположение, но ладно, он-то с понятием, а остальные…

– Сидевший? – раздалось над ухом.

– Что?! – Жох повернулся так быстро, будто за спиной щелкнула выкидуха. И наткнулся на взгляд старшины. Они принялись жечь друг друга глазами.

А ему лет пятьдесят, вдруг подумал Леонид, какая ж это у него война по счету? И все неймется? Или ему так нравится ползать под пулями?

– Я, парень, всяких повидал на своем веку, – старшина словно прочитал мысли вора. – Ничему уже не удивляюсь. Я тебе вот что скажу… Отойдем-ка!

Заметив, что к их разговору начинают прислушиваться топчущиеся возле волокуш добровольцы из взвода, старшина отвел Леонида ближе к обочине.

– Если уж попал, – старшина огладил рыжие усы, не отрывая глаз от зрачков Жоха, – то гордыню-то смири. Вот у вас свои законы. Скажем я, тьфу-тьфу, попал к вам и начинаю…

– Понты кидать, – подсказал Жох.

– Вот, – кивнул старшина. – И что получится?

Но он так и не узнал, что получится. Он увидел саперов, которые от моста возвращались обратно в колонну.

– Ладно, отложим беседы, парень. Сейчас поедем. Пошли к саням…

…Первый танк вполз на мост, до того проверенный на заминированность. Вполз осторожно, словно прощупывая гусеницами крепость перекрытия и опор. Но танки не представляли угрозы крепости переправы над рекой. Финны работают добротно, на совесть, мост, как свои хутора, делают в расчете на века, на несколько поколений.

Первый «БТ» всей массой, всеми двенадцатью тоннами уже давил на дощатый, покрытый снегом настил. Уже подбирался к середине реки, занимая почти всю проезжую ширину моста, до перил из струганных брусьев с одной и другой стороны оставалось по полсажени. Взревели моторы второго танка, и он по следу первого вкатился на мост. А за ним, не желая отставать, двинулся бронеавтомобиль.

Окуталась облаками выхлопов, вздрогнула, зарычала и затарахтела вереница машин, люди под хриплые команды запрыгивали в кабины и кузова. Гусеница снова поползла. Заглохла, отказывалась заводиться предпоследняя машина. Шофер, скинув с себя сверху все кроме исподней рубахи, вращал стартер иступлено, безостановочно. Рядом что-то кричал, выбрасывая изо рта клубы пара, старший лейтенант, рука его лежала на кобуре. Солдаты, перекуривающие у передних колес и наблюдающие, предлагали шоферу подменить его, но тот, не обращая ни на кого внимания, крутил и крутил ручку стартера.

Первый «БТ» с надписью на башне «Щорс» добрался до того берега. Его гусеницы, усиленные перед отправкой самодельными болтовыми шипами, вгрызлись в снег, лежащий уже не на мостовых досках, а на земле. Второй танк резво догонял первый, и сейчас подъезжал к середине моста.

Капитан и комиссар, размявшие ноги на снегу и на морозе, не без удовольствия вернулись в кабину, где можно было отогреться.

– Такую стужу в бане хорошо пережидать, – комиссар яростно высморкался, тщательно вытерся и спрятал платок за обшлаг шинели. – А потом перебежать до избы, да к столу с пузырем, щами и румяной бабой. Да, капитан?

Их шофер оторвал взгляд от грязно-снежной колеи, от маячащего впереди заднего борта автомашины и с одобрением посмотрел на комиссара – было видно, что ему хочется внести от себя в нарисованную мужицкую идиллию какой-то личностный мазок. Может быть, добавить к бане, бабе и водке купание в проруби и гармонь.