– Отступаем! – И других стал выглядывать в толпе.

Другие умней оказались. Ольга Михайловна сперва взбунтовалась:

– Я? В толпу? Туда?!

Но пришлось подчиниться. Ольга Михайловна сразу пристроилась возле переносного киоска – там чаем поили участников митинга, и разговорилась с продавщицей. Редкая попалась болтушка – Ольга Михайловна чай допила и обратно по лужам поплюхала – миссию свою она исполнила. Чай был, однако, хорош – и заварка душистая, и с сахаром! Настроение мигом улучшилось. А в столовой у них просто дрянь – тусклый и желтый, как… даже срамно сказать! На второй этаж забралась, рухнула в кресло.

– Эх, в ванну горячую бы сейчас, да с пеной… Ммм… – даже зажмурилась.

Глянула на часы – половина второго. Сразу стало досадно – еще полдня работать! Телефон зазвенел – шеф беспокоится. Трубку оставив звенеть, по комнате лениво прошлась, косметичку достала – шеф подождет.

Тем временем Всеволод Львович, числившийся чиновником особых поручений – хотя в чем состояла особенность их, объяснить он не мог, просто отвечал за обращения граждан, – сразу, еще из здания не выходя, сообразил – без грима плохо придется, узнают! И, зайдя в уборную, достал из сумки парик, супруге на именины только что купленный, и примерил обнову. Гнусно смотрелась вещь на его лысой макушке – но куда же деваться? Тьфу на парик – головы б не лишиться! С этими мыслями в свой кабинет зашел, старенький плащик надел, вышел на улицу с черного входа – дождь был в разгаре. К задним рядам митингующих подошел, постоял минут пять, приглядываясь. Что-то было не так. Проходимцев он чуял за милю – как гончая чует зайца. Медленно стал слоняться – помнил ведь, что жулики всегда сами подходят. Глянь – так и есть. Подскочил парень, прыщавый и наглый, с бисером дождя на щеках.

– Флаг подержать не хотите? За двадцать рублей?

Всеволод Львович скривился.

– Ладно, за сто постоите? Только за внешность столько даю. Сразу видно, жизнь тебя достала… Только в первые ряды иди и активней махай, чтоб телевидение тебя поймало! – крикнул он и исчез, словно фокусник, – только что был, и нету, толпа колышется кругом.

Всеволод Львович стал честно протискиваться – гонорар отрабатывать надо. Вылез под самый кордон – милиционеры стоят, словно статуи, и дождь на их фуражках такт отбивает.

– За кого орать-то? – спросил Всеволод Львович соседа, поднимая знамя.

– А хрен его знает, – ответил морщинистый старичок, державший плакат с надписью: «Администрация – позор родного города».

Всеволод Львович, с распущенным флагом, деловито оглядывался. Вокруг плыли лица, сияющие гневом, и Всеволод Львович крикнул:

– Сволочи! – И махнул флагом.

Из окна администрации его заметил Пантелей Пантелеймонович и чуть не поперхнулся – ему как раз поднесли кофе с круассаном, и он смаковал, окуная булочку в кофе.

– Вот гад! – громко сказал мэр. – И здесь пробился. Молодец!

Стоявший рядом Моклаков, промокший, изгнанный из толпы, закусил губу.

А Всеволод Львович все оглядывался вокруг, прислушивался. Вот старушки рядом бормочут друг другу в уши – мол, сгонют скоро нашего Пантелея, молодой придет. Но вот что-то сломалось в толпе – она словно захолодела, словно в моторе исчезла искра – расходиться все стали. Всеволод Львович из первых рядов потихоньку укрался назад – на бетонную изгородь присел. Народ рассыпался с площади перед администрацией, как яблоки с поломанного прилавка, а Всеволод Львович все искал – где же они, эти молодые с флагами? Нет никого. Рассмотрел свое знамя – крупными золотистыми буквами на синем полотнище «Долой», и ничего больше. «Флаг достался врагу, – подумал Всеволод Львович, – и никому он не нужен. Вот так армия!»