Мэйнуэринг быстро набрал недостающих людей, особенно он был рад тому, что нашёл судового хирурга, которого звали Джереми Питерс. Это был спокойный, ироничный мужчина высокого роста, не только врач, но и боевой офицер, который несколько лет служил во дворце у эмира, но предпочёл снова выйти в море. Кроме него, в составе новой команды оказалось много местных жителей, несколько греков и двое-трое итальянцев. Заново заключая шасс-парти, Мэйнуэринг ещё раз перечислил свои требования, касающиеся дисциплины, и подчеркнул, что несогласным лучше сразу покинуть его корабли.

– Я не хочу брать на свою душу ваши грехи, но совершенно спокойно возьму на себя грех избавления человечества от какого-нибудь мерзавца, если такие окажутся в моей команде. Я вас предупредил, – спокойно заверил он и повторил то же самое по-испански.

Несогласных не нашлось: все подписали условия принятия в команду.

Крейсируя к северу от своей базы, Мэйнуэринг встретил флотилию вооружённых торговых кораблей под испанскими флагами и принял решение атаковать.

– Свистать боевую тревогу! Все наверх, поворот оверштаг – и поднимите сигналы для «Сан-Мартин»!

– Тебя не смущает, что у нас два корабля против восьми, капитан? – поинтересовался Фэтти Джон.

– Ты когда-нибудь встречался со стаей бродячих собак? Здесь то же самое: если не нападём мы, то нападут они, и тогда нам будет намного сложнее перехватить инициативу. Так что шёл бы ты к своим пушкам, приятель.

Фэтти хмыкнул и подчинился, через минуту с артиллерийской палубы раздались его гулкие команды, перемежаемые забористой руганью. Два пиратских корабля совершили манёвр, чтобы атаковать с наветренной стороны. Видя, что противник настроен решительно, пять испанских кораблей откровенно пустились наутёк, но три приняли бой и попытались окружить пиратов. Генри велел передать на «Сан Мартин» приказ идти тем же курсом, а сам снова совершил поворот и заблокировал самый крупный из испанских галеонов, который попытался, в свою очередь, повернуть, но потерял ветер и вынужденно лёг в дрейф; его паруса оглушительно хлопали. Артиллеристы Мэйнуэринга довершили дело успешным залпом по рангоуту: у испанцев оказалась сбита фок-мачта.

– Молодец Фэтти, – прошептал Генри, и тут же завопил:

– Право двадцать! Абдулла, живо брасопить реи, Фокс, гони парней на бакборт!

Абордажники, которые на правом борту готовились к сближению с галеоном, с топотом помчались на левый борт, вахтенный налёг на румпель, флибот накренился и повернул, уворачиваясь от бортового залпа другого испанского корабля, который, пользуясь попутным ветром и дымовой завесой, приблизился на расстояние прямого выстрела. Несмотря на то, что испанские ядра достигли пиратов по касательной, они зацепили верхнюю палубу, ранив несколько человек – по палубе текла кровь, раздавались стоны и ругань. Судовой хирург Питерс бесстрашно ходил под обстрелом, помогая раненым. В следующий момент раздался ответный залп, левый борт пиратского корабля окутался пороховым дымом. Генри приказал повернуть влево, чтобы, в свою очередь, под прикрытием дыма подойти ближе и отработать по мачтам калёными ядрами. Ему это удалось: опасный противник теперь полностью был занят тушением пожаров, практически лишился парусов и беспомощно качался на волнах.

Теперь флибот произвёл правый поворот, намереваясь атаковать флагман.

Генри вертел головой, стараясь понять, что происходит за плотными клубами дыма, затянувшими море. Порыв ветра помог ему в этом: дым начал рассеиваться, и взгляду открылся большой галеон, команда которого сбросила за борт сломанную мачту и теперь использовала вёсла, пыталась увести корабль подальше от простреливаемой зоны, в то время как «Сан-Мартин» и испанский галеот удалялись, обмениваясь артиллерийскими залпами. «Хорн» без труда настиг намеченную жертву. Корабли столкнулись, пираты забрасывали крюки и десятками взбирались на высокий борт испанского флагмана. Их встретили разрозненные выстрелы, но это слабое сопротивление было быстро подавлено.