– На! Не пвачь!

Не то, чтобы Иван легко купился за конфету, просто ему сразу расхотелось орать. И захотелось с ней подружиться. Никто из взрослых не понял тогда, что произошло. Почему ребенок внезапно успокоился и возжелал ходить в сад. Пожали плечами и выдохнули: «Слава богу!». Хотя, справедливости ради, должны были бы сказать: «Слава, Капе!».

В лужу, в тот день, полез тоже из-за неё, брызги должны были получиться что надо. Но под водой пряталась кочка, он споткнулся и, со всего маху, плюхнулся лицом вниз. Внимание, конечно, привлёк. И не только её. Отчётливо помнил, пока барахтался в грязи, что хотел провалиться под землю.

Как оказался сидящим на её кухне, не помнил, но это и не удивительно, он всегда беспрекословно ей подчинялся.

– Только сегодня приехала… Так, где у нас вилки… ага, вот… сейчас организуем всё в лучшем виде…

Капа деловито копошилась на кухне, собирая на стол. Хлопали дверцы шкафчиков, она говорила легко и по-свойски, а он сидел и смотрел, как зачарованный, не понимая смысла слов. Это и правда была она. Не кто-то другой, а именно она, после стольких лет, вернулась в его никчемную жизнь. Вселенский позор и вселенское же счастье – вот что он чувствовал. Диапазончик, однако.

– Ну, рассказывай, что стряслось? Кто такой? Чем ещё занимаешься? Вот! – поставила на стол распечатанную бутылку коньяка: – Давай по рюмашке, а? Нашла в шкафу. Надо же, несколько лет простоял. Даст бог выживем! – хохотнула и плеснула в подвернувшиеся чашки. – Ну, за пиццу! Ты, кстати, на базу-то позвони, чтоб неприятностей не было.

Иван кивал. Коньяк был ужасен, но разве это имело значение. Он украдкой смотрел на Капу, слушал её голос, жевал пиццу, не понимая вкуса, и казалось, что происходящее – удивительный сон, и лучше бы не просыпаться. А она говорила и говорила, словно день, проведённый в тишине, требовал компенсации для восстановления баланса во вселенной.

– Не хочешь отвечать? Ну и, ладно. Я тоже, знаешь, не всегда в настроении разговаривать, – само великодушие вещало её устами.

То ли алкоголь, то ли усталость сделали своё дело, но железная рука апокалипсиса ослабила хватку, и Капа, наконец, почувствовала себя дома.

– Вот, ты мне скажи, – вышла она на новый уровень откровений после пары порций коньяка, – чего ему не хватало? Я знаешь какая хозяйка? Во! Отменная! Любое блюдо… вжих-вжих и готово! – сопроводила свои слова демонстрацией, рассекая ладонями воздух у Ивана перед лицом.

– И, вообще, женщина видная… ото всюду… А? Что скажешь? Вот ты бы такую женщину… – Капа зависла, подыскивая слова, – а… к дьяволу! Не хочу и думать! Всё! Точка! – решительно хлопнула по столу.

Иван зачарованно моргал и мотал головой, искренне не понимая мерзавца, о котором она говорила. Для него, только факта существования этой женщины, уже было достаточно. Желательно в пределах видимости, конечно, но это уж как повезёт. Он не жадничал.

– Слушай, почему твоё лицо кажется знакомым? – без всяких переходов, внезапно заявила Капа и смахнула бейсболку с его головы. Иван даже дёрнуться не успел. – Мы случайно не пересекались где-нибудь?

Она прищурилась и смотрела на него в упор.

– Лицо знакомое… не могу вспомнить…

Иван похолодел. Вот оно. Конечно, глупо было надеяться, что она его не узнает. Напрягся, соображая, что сказать, но Капа его опередила. Хлопнула в ладоши:

– Точно! Узнала! В школе! Как сейчас помню! Ну, конечно! Ха! У меня память, во! Как тебя звали? Подожди, подожди, не говори, сама вспомню… сейчас, – она взъерошила волосы, – имя такое… ка… мошка… букашка… Мурашка! Точно! – и залилась счастливым смехом. – Не может быть! Неужели правда?! Мурашка, это правда ты?!