Это внешнее влияние искусства объясняется отчасти ранним воспитанием Канта, а отчасти провинциальной атмосферой, в которую попал его жребий Кинигсберг лежал слишком далеко от общего течения человеческого прогресса и интересов. Он еще не был в полной мере освещен той культурой, которая в эту эпоху излучалась из Парижа и Центральной Германии. Но если искусство не стало привычной сферой, в которой его ум мог парить в лазурном небе, то влияния природы, которые либо своим величием, либо свидетельством разумного приспособления приятно падают на обычный ум, произвели на Канта особое впечатление. «Звездное небо надо мной и нравственный закон во мне», – вот две вещи, которые вызывают в душе все новое и новое восхищение и благоговение», – говорит он. К тем небольшим проблескам, которые обычные явления природы позволяют увидеть работу интеллекта, он относился не менее остро, чем к более возвышенным аспектам Вселенной. Однажды он рассказал своим друзьям, как, проходя мимо одного здания во время ежедневной прогулки, заметил несколько молодых ласточек, лежавших мертвыми на земле. Присмотревшись, он обнаружил, что, как ему показалось, старые птицы на самом деле выбрасывают своих птенцов из гнезд. Это было время года, отличавшееся нехваткой насекомых, и птицы, очевидно, жертвовали некоторыми из своих отпрысков, чтобы спасти остальных. «При этом, – добавил Кант, – мой рассудок затих: единственное, что здесь можно было сделать, – это упасть и поклониться». Однажды, по его словам, он держал в руке ласточку и смотрел ей в глаза; «и когда я смотрел, мне казалось, что я вижу небо». Всю жизнь он не переставал помнить о том уроке разума в природе, который он получил на коленях у матери. И в последней из трех критических работ, «Критике способности суждения», он дал свое систематическое изложение веры в разум, которая укрепляет и направляет исследователя в поисках естественного порядка.

С вступлением Канта в профессорскую жизнь совпадает изменение характера его литературной деятельности. В течение двадцати лет, прошедших между его первыми работами в 1747 году и сравнением Лейбница со Сведенборгом в 1766 году, труды Канта свидетельствовали о развивающемся и неуверенном интеллекте, занимавшемся в случайном порядке решением некоторых фундаментальных проблем человеческой мысли: истинная природа наших представлений о движении; примитивное происхождение и устройство, а также конечная цель космической системы; идеи, которые можно приложить к существующим верованиям в духовный, невидимый и бессмертный мир; место Бога в плане естественных существований; отношение мысли (как особенно показано в случае отрицаний) к реальности – таковы были некоторые из наиболее значительных тем, по которым он время от времени пытался получить систематические и последовательные выводы. Выдвинутые таким образом идеи создали их автору в Германии репутацию оригинального и глубокого ученого; родственные духи, занятые аналогичными исследованиями, побуждали вступать с ним в переписку. Из этих современников первым, кто приветствовал Канта как соратника в борьбе за истину, был Ламберт. Иоганн Генрих Ламберт, который был всего на четыре года моложе Канта, уже в раннем возрасте отличился своими математическими способностями. В 1764 году он поселился в Берлине, а в следующем году стал членом Академии, которую Фридрих собирал в своей столице. Его вступительная речь «О связи знаний, которые являются предметом каждого из четырех классов Академии» стала лейтмотивом его философских усилий. Его целью было раскрыть единственно верный метод наук – метод, сочетающий в себе опыт, с одной стороны, и наглядную достоверность исчисления, с другой. Слова Канта о том, что «в каждой отрасли естествознания есть только столько строгой и правильной науки, сколько есть математики», точно соответствуют духу Ламберта. Его «Космологические письма об устройстве космоса» (1761) частично повторяют работу Канта «Естественная история неба», которая появилась в 1755 году без особого внимания. Его «Новый органон», опубликованный в 1764 году, был попыткой привнести абстрактные законы мышления в условия экспериментального знания. Именно этот человек в 1765 году написал Канту и предложил, чтобы общение их идей и совместные действия при разделенном труде быстрее привели их к результатам, в которых они были одинаково заинтересованы. В своем ответе Кант утверждает, что «после многих и многих попыток он, наконец, пришел к твердому убеждению относительно метода, который следует использовать, если когда-нибудь удастся вырваться из иллюзорного