«Любая общественная знаковая система является лишь приближением, средним арифметическим наших индивидуальных знаковых предпочтений. Как результат, человеку трудно найти общественные знаки, которые он с уверенностью может назвать своими. Постепенно человек все охотнее начинает принимать общественные знаки, таким образом, забывая яркое детское чувство „особенности“» [3]. Социопатия – это продукт неудовлетворенности, крайние проявления которой, сопряжены с полной потерей надежды на совершение планов в реальной социальной системе, и уверенностью во враждебности окружающих субъектов, а значит в восприятии последних как врагов собственной самости. Именно в этой ситуации человек вспоминает о своей особенности, уникальности, неповторимости праве на самовыражение и способности сопротивляться. Каждое действие рождает противодействие. «Создается впечатление, что нас наделили инструментом по искривлению реальности, но забыли дать ключ, и все наши изменения не уходят дальше нашего собственного сознания, а лишь тщетно бьются о прочные стенки дозволенного» [3]. По аналогии со стадиями физического умирания человека, выделенными Кюблер-Росс [4], можно выделить стадии духовной смерти личности, а именно: отторжение и изоляция, гнев, попытки что-то выторговать, депрессия, признание неизбежного.

Даже понимая свою уникальность и самодостаточность, человек сохраняет потребность в соратничестве, приятии, духовной близости. Такое понимание человек может получить в первую очередь от людей, составляющих его непосредственное окружение. Если же он одинок даже в кругу родных, а такое случается нередко, то это удручает и приводит к отшельничеству, озлобленности, и пути выхода из такого душевного тупика разнообразны в своей асоциальности. «Наша великая война – война духовная, наша великая депрессия – это жизнь» [1]. Сначала можно искать свои ошибки, менять свой облик и манеру поведения, увлекаться разной всячиной, отвлекаться играми и клубами по интересам, но не найдя отдушины во всей этой социализированной дребедени, наступает жестокая депрессия, бессонница, инертность, бессилие, «душевная импотенция». «Только потеряв все, мы становимся свободными, чтобы сделать все что угодно» [там же]. Но, вопрос, будем ли мы этим довольны, или это стадия окончательного саморазрушения? Когда созидательная деятельность не приносит плодов, то неизмеримо возрастает роль потребности в разрушении. Голос надежды тонет в признании неизбежной гибельности всего, во что некогда верилось. «Ты не встречаешься лицом с демонами и побеждаешь их, ты встречаешься с ними, снова встречаешься и опять встречаешься – каждый божий день» [7]. Рано или поздно тебе надоедает бороться, ты хочешь отдохнуть от своего существования, исчезнуть хоть на мгновение из этого тягостно однообразного мира, и в этот момент смерть становится единственным твоим другом, ничего нет более желанного и более недостижимого чем небытие. Если бы можно было исчезнуть по щелчку пальцев, мир значительно поредел. «Куда бы я не путешествовал, жизнь мелкая: сахар на одну персону, сливки на одну персону, масло на одну персону, корденблю с гарниром в пакете на одну персону, шампунь-кондиционер, маленькие зубные щеточки и пасты, маленькие кусочки мыла, люди, которых мы встречаем на каждом полете – друзья на одну порцию от взлета до посадки» [1]. И нет спасения ни в дружбе, ни в любви, ни в работе, потому что сейчас ты огрызок, и вчера ты им был, и завтра им же останешься. И, не любовь, и, не, тем более, красота ничего и никого не спасут в наш жестокий век, потому что красивое давно заменило безобразное, а любовь покоится на пыльных тротуарах, истерзанная в кровь огромными бахилами, дорогими туфлями, или модельными туфельками на безжалостно острых шпильках. «Любовь, семья, дружба – скоро над этим будут смеяться, современный человек не может себе позволить такую роскошь, как сковывать себя такими абсолютными понятиями» [2].