После обеда, во время которого мне опять хотелось есть как безумной, я отпросилась отдохнуть, и лесничиха отвела меня наверх в светелку. Она так и сказала – светелку. Я упала на кровать и мгновенно уснула, без приятных снов, зато и без кошмаров.

Вечером с дальних выгонов вернулся лесник дядя Коля и после ужина приладил к мотоциклу коляску. Мы уселись с Лизкой, тетя Нина нагрузила нас банками с вареньем, и мы поехали в деревню.

Уж не знаю, о чем там говорили хозяева про меня, но только всю дорогу лесник, хмурясь, косился в мою сторону. Мне эти взгляды были очень неприятны, и я все отворачивалась в сторону. Хорошо хоть мы ехали не по асфальту, и ему приходилось очень внимательно следить за дорогой.

По возвращении я не стала ужинать, а сразу отправилась к себе. В доме было пусто, тихо. Со двора тоже не доносилось ни звука. Я улеглась на кровать.

Я – ведунья. Ведунья? Ведьма – вот я кто. А кто-то мне как-то говорил, что ведьмами и волхвами в древности называли мутантов. Мамочка! Я не хочу быть мутантом! Я хочу быть нормальным ребенком!

Я залезла под одеяло и, свернувшись в клубок, потихонечку стала скулить от жалости к самой себе…

Папа сидел на краю кровати и осторожно поглаживал меня поверх одеяла. Я сладко потянулась и в тот же момент, вспомнив все, открыла глаза. За окном была непроглядная темень.

– Давай, малыш, рассказывай, что тут с тобой произошло, – в папиных глазах искрилось веселье.

Я глубоко вздохнула, затем судорожно обхватила папу за шею и заревела в голос. Вволю нарыдавшись, я выпила воды, стуча зубами о край стакана, и, позабыв о своих прежних намерениях, всё-всё поведала папе.

По мере рассказа у папы все больше отвисала челюсть. Правда, он пытался задавать наводящие вопросы, чтобы лучше что-либо понять, но к концу повествования глаза у папы были такие, словно его только что огрели по голове.

А потом он засмеялся! Я ведь так и предполагала, и зачем только раскрыла рот? Но папа вдруг подхватил меня на руки и закружил по комнате:

– Как здорово! Теперь у меня есть дочка-ведьма! Ура!

Он стал прыгать и нести всякую чепуху. Я вырывалась, но он держал меня крепко и, в конце концов, я тоже засмеялась – такое замечательное веселье устроил мой папа. Под конец он схватил метлу, заставил меня ухватиться за ее черенок и, взяв меня под мышки, вновь закружился по комнате. Он кружил и кружил, а я была совсем не против, поскольку мне тоже понравился полет в папиных руках.

А потом папа вдруг резко остановился и отпустил меня. Я же сделала еще несколько кругов по комнате и плавно опустилась рядом со столом.

У папы волосы встали дыбом, как у кошки на загривке, когда она фырчит. Он сделал несколько шагов по направлению к двери, затем, не оборачиваясь ко мне, поднял палец, призывая к вниманию, и произнес:

– Всё под контролем. Жди меня здесь. Не улетай. Я скоро вернусь.

Я и не собиралась. Но мне так понравилось летать, что я подхватила метлу и стала нарезать виражи. И вдруг, кружась вокруг люстры, я поняла, что теперь папа будет мне завидовать, а не я ему. Он здорово умеет водить машину и все время кормит меня обещаниями, что посадит за руль лет через пять, не раньше. Зато теперь я буду летать, и на права сдавать не надо! Вот это классно! И тогда я открыла окно и вылетела на улицу.

Уже совсем стемнело. На небе взошла круглолицая луна. Я поднялась чуть повыше, захлебываясь от ужаса и восторга, охвативших меня. Во всех домах светились окна. Кое-где на подворьях раскачивались от ветра наружные лампы, отбрасывавшие зыбкие тени. Соседский пес увидел меня, вылетавшую в окно, да так и застыл, лишь сипло тявкнув.