Извинившись по полной программе, я потупилась. Мне действительно стало стыдно за свое поведение. Прямо не девочка, а Робин Бобин Барабек какой-то. Что скажет мама, когда узнает? Вот тут я в первый раз поняла, что значит «готов под землю провалиться от стыда».

– Ты точно больше ничего не хочешь? – зачем-то спросила тетя Нина. – А то я мигом.

Я покраснела как рак и стала выбираться из-за стола.

Лизка догнала меня уже на крыльце:

– Да перестань ты, тетя Нина не хотела тебя обидеть.

Я буркнула, что и не думала обижаться, и уселась на перила, свесив ноги. Лизка пристроилась рядом. Хорошо хоть не стала болтать, можно было спокойно пораскинуть мозгами и подвести первые итоги. Вокруг меня явно что-то происходило. А может быть, со мной? И поговорить-то не с кем. Папе тоже не расскажешь, он сразу начнет смеяться, да потом еще полгода подкалывать будет. Была бы мама рядом, она бы успокоила, объяснила все. Придется самой разбираться, не маленькая уже.

Тут я повеселела. Действительно, что это я раскисла? Все нормально, здесь как в квесте: сначала ничего не понятно, а потом замечаешь странность какую-то или что-то вроде подсказки, начинаешь пробовать – дальше, дальше, так и проходишь весь этап. Пусть не с первого раза, но ведь здесь для меня и таймера никто не ставил. Ничего, разберемся.

Теперь можно было и осмотреться, узнать, как живут настоящие лесники. Но на задворках в загоне копошились вполне обычные свиньи, такие же, как и в Белозере. Да еще пестрая корова лежала у раскрытых ворот в хлев, уткнувшись мордой в поленницу дров. От нее исходила такая грусть, что ее никогда бы не пригласили в рекламу молока. Я снова сощурилась из-за внезапного порыва ветра и тут же, сквозь опущенные ресницы, увидела, что корова очень мучилась от боли в желудке.

Тут как раз вышла из избы тетя Нина. Видимо, она перехватила мой взгляд на корову, потому что тут же вздохнула:

– Что-то приболела Звездочка, кормилица наша, уже второй день ничего есть не хочет.

Вот это да! Получается, что и тетя Нина ничего не видит? А я-то почему вдруг вижу?! Ну-ка попробую: открыла глаза, как обычно, – все нормально; только прищурилась – вот оно, болезненное пятно внутри коровы.

Медленно спустившись с крыльца, я направилась к Звездочке. Она жалобно замычала, едва почувствовала мое приближение. Мне же захотелось хоть как-то унять ее муки, и потому я принялась осторожно оглаживать больное место, почти не касаясь шкуры. Постепенно руки мои стали выписывать странный узор, подчиняясь неведомому ритму. Я сидела, поглаживая теплый бок. Сколько это продолжалось, я не поняла, но пятно внутри коровы сошло на нет, а сама болезная бодренько этак поднялась и потрусила в хлев.

Я устало опустилась на землю и стала медленно приходить в себя. Что же это творится со мной? Я никому ничего не сделала плохого. Я маленькая городская девочка, приехавшая погостить на папиной родине. За что мне все это?

Теперь очевидно, что «потерянный» день существовал на самом деле, а не только в моем воображении. И приходится признать, что в этот день со мной что-то произошло. И я даже знаю, что именно, – я стала ветеринаром! Хм-м!

Почему я? Однако уже вряд ли что изменишь, мелькнула такая мысль. Я поднялась с колен и заглянула в хлев к Звездочке. Ей явно было лучше, так как она с удовольствием подбирала из яслей сено.

А с крыльца на меня таращились тетя Нина и Лизка. Я подошла поближе.

– Так ты ведунья? – с опаской промолвила лесничиха. – То-то я гадала, что это у тебя глаза такие черные, еще гуще, чем у отца.

Началось… Я не стала объясняться. Это бесполезно. Все равно как слепому рассказывать о красках. И хотя я еще толком не осознала открывшиеся во мне силы, глубоко внутри появилось ощущение, что лучше молчать.