– Ты знаешь, а я видел, как ты первым ударил дубинкой отца Фаэтона. – Кефал забывает про вино. Его лицо выражает неприятие.

Филострат оглядывается на Алкесту, но дева хранит холодное безучастное выражение лица, спором не интересуется.

– Я не видел в темноте, кто это был. Он назвался стратегом, принялся командовать, угрожать нам расправой.

– Нет, ты видел, кого бил! Рядом я стоял. Пытался тебя образумить. Но ты вырвался из моих рук. Учинил драку. – Кефал обращается к товарищам. Товарищи молчат. Никто из них не готов к разразившейся ссоре. – Филострат намеренно ударил Капанея дубинкой и выбил тому глаз. Капаней не намеревался драться с тобой. Капаней хотел мирно разойтись. Именно так всё и обстояло. Ты убил Капанея! Филострат, тебе совсем не жаль Фаэтона? Ты разбил сердце своему товарищу. Дружище Фаэтон сейчас скорбит и горюет. Ты жестокий человек, Филострат!

– Гнев уйми! Слова подбирай! Не выбивал я ему глаз. – Филострат теряет терпение, бледнеет от гнева, но, сделав усилие, сдерживается. Говорит тихо и твёрдо: – Добрый я человек. Увечье Капанею нанёс кто-то другой. Нас там было с десяток. Может быть, в свалке стратегу наваляли его неуклюжие подчинённые? Нет у тебя доказательств моей вины. Ты болтун, алчущий славы. Ради славы ты сеешь раздор.

– Болтун? Я? – Кефал встаёт. – Какая слава? Какой раздор? Правда тебя раздражает! Я утверждаю, что именно ты, Филострат, и есть истинный зачинщик не только этого проигранного боя, но и прочих безумств. Раздор в полисе восходит не к моим, а к твоим амбициям, и только твоим. Куда ты нас ведёшь, Филострат? С пустякового спора начали, «фила-фила молодых дерзновенная» нам ты говорил, «дружба-товарищество», потом учинил ты драки – все потешались над избитыми голыми магистратами, а вот теперь перешли мы по наущению твоему к кровавым побоищам. Ну и над чем сейчас будем потешаться? Над погибшими товарищами? Или над их похоронами? Путь твой гибельный. Проиграли мы окончательно старикам.

– Для чего ты мне постоянно возражаешь, приятель? – Филострат наклоняет голову. Теперь он походит на разъярённого быка, готового вступить в схватку.

– Больше тебе я не приятель. Не состою я в твоей филе! Гетерия моя достойных мукомолов Александрии не с тобой. Охладись! – Содержимое ритона выплёскивается в сторону лица Филострата.

Кратким мигом позже юношу окатывает светло-рубиновое вино. Раздаётся чей-то громкий «о-ох». Филострат фыркает, мотает головой, идёт на Кефала, драки не миновать. Но товарищей вовремя разнимает Главк, встав горой между ними и выставив в сторону руки. Кефал, не попрощавшись, уходит. В дверях гость возвращает пустой сосуд Лаю. Двери андрона затворяются. Воцаряется гнетущая тишина. Алкеста покидает кресло, подходит к Филострату, протягивает тому полотенце. Филострат утирает вино с лица.

– Пора взять штурмом цитадель, – произносит громко Алкеста. – Какой гарнизон в цитадели?

– Гарнизон слабый. Пятьдесят больных, их по негодности к службе не взял сатрап, – отвечает деве Главк.

– Не пятьдесят. Я подслушал разговор двух гегемонов. В цитадели тридцать воинов и два гегемона. Остальных магистраты переместили в арсенал.

– Остальных – это сколько? – вопрошает Алкеста у Главка.

– Сорок воителей. – Главк отвечает деве как равной.

Филострат, опешив, молчит.

– Немедля этой ночью всеми имеющимися у вас силами берите цитадель полиса. – Алкеста не предлагает, но уже командует, обращаясь к Филострату.

– Кем ты была в Бактрах, красавица? – вопрошает молчавший до того Мидас.

Товарищи дружно оборачиваются к Мидасу, потом к Алкесте.

– Состояла я в филе меридарха Евкратида, – отвечает гордо Алкеста. – Выполняла опасные поручения. Участвовала в отражении нападения на дом проксена Великой Сирии, добывала секретные сведения для филы, пела в хоре сирийском девичьем. Вам тоже стоит поскорей определиться, на чьей стороне окажется ваша фила синих. В цитадели имеется оружие?