В изумленье повергать!

Смерть мне сердце – ну сжимать!

Мне б шепнуть ей: Дуй, мол, мимо!

Мне бы жизнь вдохнуть в рой дум,

Но язык стал тугодум.

Так кричу вовсю пером я:

Пропаду вам поделом я!

Почитал себя ее

Состраданья недостойным,

Отчего и смел бывал:

Робким будь иль будь назойным –

Всякий обретет свое.

Я же ведал лишь провал.

Мрак всю землю покрывал,

Свет исчез – и ни намека

Мне на тень ее иль след.

Так обрушился в траву я как-то раз под грузом бед,

Как хотящий спать жестоко.

И, виня мой беглый луч,

Волю дал слезам горючим:

Пусть беспошлинно текут,

Как снега весной бегут.

Я слабел, слезами мучим,

Обратясь под буком в ключ, –

Мчался, прыгая меж круч:

Кто когда об этом слышал,

Чтобы муж вдруг речкой вышел?

Душу нам дарит Господь

Трепетной, опричь, никто же.

Как Творец, душа нежна,

Как Он, милосердна тоже

С тем, кто взор устав колоть,

Вдруг покается сполна.

И упорствует она

Лишь затем, что грех ей мерзок.

Грех противен и Творцу,

Греховодникам завзятым покаяние к лицу:

Грешник и виниться дерзок!

Состраданием взята,

На меня она взглянула,

Кару пытанной сочла,

Наказанье отняла,

Но в ней мудрость не уснула,

Вижу, коль в свое пущусь,

Снова камнем обращусь!

И какая мне в том прибыль –

Звать ее, мою погибель?

Помню, скорбный дух блуждал

По пустыням и трущобам,

Проклиная прежний пыл.

Я искал цельбы хворобам,

Прежним стать собой пылал,

Но не скорби я избыл:

Я желал, страдал, любил.

Как-то раз мне в час охоты

Зверь коварный, дивный тот,

Знойным днем разгоряченный, средь ручья вдруг предстает.

Все отринув в миг заботы,

На нее гляжу, смутив.

И, желая отомститься

Иль сокрыться, брызжет мне

Тучи брызг в лицо: оне

Мне велят преобразиться,

Ах, как грустен сей мотив,

Вдруг оленем обратив, –

И бегу, бегу чрез боры,

От моей спасаясь своры.

Песенка, я не Зевес,

Чтоб из облака златого

Страсть мою пролить дождем,

Хоть Юпитера огнем

Я горю и мысль готова,

Что орел, в лазурь небес

Хитить чудо из чудес –

Лавр, усладу страстотерпца.

Прочи думы – прочь от сердца!

О Лаура, когда б ваш лавр честной,

Защита от Зевесовых гонений,

Не отказал в пользительной мне сени –

Ее ж достоин пишущий любой, –

Я б подружился с Гениев толпой,

Которых подлый век ценит все мене, –

Но как я жертва ваших оскорблений –

Мне не до добрых дел, само собой.

Зане и Эфиопская пустыня

Под солнцем источает меньший зной,

Чем я, насущного лишенный ныне.

Минуя мой, взыскуйте-ка иной

Источник мене бешеный, ведь вы не

Напьетесь им: он так горчит слезой.

Амур и я – мы оба выли в голос

(Поскольку пары неразлучней нет),

Пока вы так запутывали след,

Что добродетель ваша прокололась.

Теперь, когда от ней вы ни на волос

(Бог упаси и дальше вас от бед!),

Мой благодарный ум к Тому воздет,

С Чьим милосердьем ваша дурь боролась.

Итак, вступая вновь на путь Любви,

А похоть оставляя с носом ка-бы,

Вы встретите то кочки, то ухабы…

Что делать: путь тернистый – се ля ви!

Подъем суров и крут, все на брови:

Всё – подлинную ценность узрить дабы!

Не весел так и кормчий, что к земле

Корабль приводит бурею разбитый,

С командой, свежим ужасом повитой,

Молившей о спасении во мгле.

Не весел так и узник, что к петле

Приговорен и с нею в мыслях слитый,

С волненьем смотрит на простор открытый,

Воспоминая о минувшем зле.

Эй, там, в амурных песнопений сфере!

Для запевалы добрых нежных нот,

Что прежде сбился с курса, – шире двери!

Ведь в царстве избранных славнее тот,

Кто обращенным вновь в него войдет,

Чем девяносто девять крепких в вере.

Преемник Карла, шевелюру сжав

Венцом предшественника-венценосца,