– Ешь завтра хорошо, мертвый, – оторвал его от раздумий голос, и, подняв взгляд, он увидел, что Кыма смотрит на него, сморщив лоб, из-за чего его блестящий круглый шрам, казалось, превратился в еще один глаз, – ешь завтра хорошо. Это будет твоя последняя еда.

Мог бы и не напоминать. Старый Бын говорил с ним, перед тем, как они отправились в путь, и сказал то, что надо знать. В том числе, и что последний свой день он пройдет голодным. Голодным же вступит он и в Обиталище Первых, где прольет кровь ради того, чтобы жили люди его рода.

Тесугу судорожно сглотнул, и вдруг страшная мысль пришла ему в голову. Он сойдет в нижний мир, так ему было твержено не раз, и тут не было ничего странного – все люди спускались туда, когда приходил их срок. Но за этих людей говорили заступники рода, те братья, которые отдали свое тело им в пищу. Но он никогда не отнимал жизнь ни у кого из них, так кто же будет говорить за него? Или он окажется нижнем мире совсем один? И мысль эта вызвала куда больший ужас, чем то, что его жизнь здесь должна оборваться. Тесугу уже раскрыл рот, чтобы окликнуть старого Бына и поделиться с ним своим страхом, но в последний миг сдержался. Все обычаи, которые он знал едва ли не младенчества, запрещали юным просто так окликать неспящих. Но, когда Бын сам обратится к нему, может быть, на вечере, перед тем, как достанет свою дуду, он спросит об этом. Ведь нельзя же такого не знать!

А, между тем, они шли и шли дальше. Давно уже покинув зеленую долину великой реки, сейчас углублялись в каменистую землю, о которой Тесугу раньше лишь слышал. Сюда люди их рода ходили за камнем, которого было не добыть у них. Они искали его на каменных россыпях, но чаще выменивали у людей с плоскогорий, тех, что говорили на человеческом языке на свой странный лад, так, что едва получалось их понять. Особенно много камня приносил один странный род, так и прозванный за это – Люди Камня. Никому не позволявшие найти их стойбище, они появлялись в Обиталище Первых на всех обрядах и менах с самыми редкими и ценными вещами. Их побаивались и недолюбливали, потому что постоянно подозревали в какой-то связи с Первыми, хотя как эта связь поддерживается, никто внятно не мог сказать.

Другие мужчины, их рода и соседних, отправлялись вниз или вверх по течению реки, а иногда переправлялись через неё, и углублялись в закатную страну. Из таких странствий они приносили (если возвращались) странные предметы, и еще более странные рассказы. И крученые раковины, шумевшие, если поднести их к уху, поражали сородичей так же, как и рассказ о реке, широкой настолько, что другого её берега было не увидать. Реке, чью горькую воду нельзя было пить. И о людях, живших по её берегам, похожих на них, но забывших человеческий язык. Впрочем, Тесугу иногда сомневался, сколько было правды в этих россказнях, а сколько вранья. Он-то уже не раз замечал, что хвастливые истории об охоте, которые мужчины рассказывали на вечерях вокруг общего костра женщинам и юным, сильно отличались от того, что они говорили друг другу.

– Тесугу! – прозвучал неожиданно резко голос старого Бына, и юноша, вздрогнув, поднял голову. Шедший впереди, старший остановился, и теперь смотрел на него, – нам нужна вода. Пойди и найди влажное место. Встретимся в лагере у вон той горы.

Как всегда, Бын говорил так, что возможности для вопросов и сомнений не оставалось. Что ж, он, по крайней мере, назвал его по имени, а не обратился «мертвый», как делало в этом походе большинство.

– Хорошо, – сказал Тесугу.

Мало знали люди о начальной земле, где жили Древние. И то, что говорили неспящие в одном роду, отличалось от того, что говорили в другом. Но все были согласны, что Древние жили давно и далеко – так давно и далеко, что человек не может представить себе этого. А землю их помещали то за горами, такими высокими, что зори верхнего мира разгораются на их белых вершинах – то за водами. За теми самыми водами, до которых иногда доходили редкие смельчаки – беспредельно широкими, горькими и шумящими голосами безымянных духов.