– Она не вернется, и не приведет с собой других, – сказал он, в этот раз обычным своим глуховатым голосом, – собирайте ветви для костра. Мы будем ждать охотников.

Люди могли говорить друг с другом. Их научил Эцу, старший из Древних, пришедший из-за ледяной воды, и разделивший единый прежде мир на три. И люди называли друг друга данными им словами, и знали, как зовут других – и горных братьев, и рогатый народ, и птичий народ, и малых. И, хотя не была понятна их речь, неспящие, те, что способны были звуками дуды вызвать тени ушедших, умели общаться и с мохнатыми, суровыми жителями гор, и с быстроногими газелями и антилопами, заклиная их отдать свое тело людям в пищу. Могли они и призывать горний народ – крылатых, грозных созданий, что сами принимали в пищу людей, когда у тех закрывались глаза. Со всеми люди могли говорить – сами или через неспящих. Со всеми, кроме немых.

Никто не знал, откуда появились немые. Но однажды, когда люди отправились на охоту к полуночным горам и преследовали род рогатых братьев, ожидая, пока кто-то отдаст им свою плоть – они просто пропали. Ушедшие на поиски родичи нашли тела – нагими и без голов, у остывшего костра. Так появился страх. Люди из разных родов пропадали то здесь, то там, и их тела, всегда обезглавленные, находили на каменистых склонах или у холодных ручьев, и никто не мог лечь на ночевку в том месте. Из темноты появлялись тени, и уводили заснувшего в место беспредельного страха – так что, вернувшись поутру в мир людей, был такой человек слаб и растерян многие дни. Иногда нападала на него странная хворь, члены отказывали, и глаза закрывались.

Но нашелся неспящий Кый, знавший больше всех остальных. И не одну ночь, и не две он не смыкал глаз, дул в дуду, и звуки вызывали к нему ушедших. И сказали ему ушедшие, откуда явилась беда – и ушел Кый в сторону полуночи, к высокому хребту, и поднялся на вершину, где жили духи. Там же, сидя на вершине, он опять задудел в дуду, и горные духи повторили его звук. И, из глубокого ущелья, появились немые, и стали перед горой. Так назвал он их, потому что, на каком бы языке не обращался – людей ли, птичьего народа или горных братьев – немые молчали, не понимая ни слова. Они были подобны людям, хотя головы их были уродливы, мохнаты, длинные клыки разрывали губы, а глаза цветом напоминали кровь, бьющую из перебитой жилы. Отвратительнее же всего была их кожа белесого оттенка, какого не бывает у людей. Они не носили одежды, и Кый видел, как их члены стоят торчком, огромные, в половину роста, хотя ни одной женщины не было рядом. И увидев, что не понимают они никакой речи, Кый встал и показал им на землю людей, спросив жестом, они ли туда ходили. И рассмеялись немые, а один их них вытащил из-за спины голову недавно убитого человека, и начал пожирать на его глазах, брызгая кровью и обломками костей. И проклял тогда Кый этот народ, не умевший говорить, и не знавший никакого обычая, и, вернувшись, навеки запретил людям переходить горы.

Но сами немые его запрета не послушали.

Следующий день был таким же, как и предыдущий. Охотники, все-таки, принесли мясо молодого онагра, а посланный на поиски воды Тесугу отыскал влажное место, и наутро они добыли воду из-под земли. Так что, хотя бы в этот раз, они ели и пили досыта, набираясь сил перед долгим дневным переходом.

А потом они шли, как и в другие дни, по пологим скатам, по россыпям мелких камней и жесткой траве, обходя кручи и разбросанные тут и там заросли колючего кустарника. Непривычные к долгим походам ноги Тесугу гудели от усталости, сбитые до крови. Впрочем, он был, наверное, и рад этой боли – она, хотя бы, показывала ему, что он все еще жив. Это было важно понимать для него, юноши, рожденного мертвым и торившего свой путь к месту, где он отправится в нижний мир. Он знал это с лет, когда был еще мал.