Первоначальное потрясение отпускало, и он начал понимать, что их двоих поместили в какое-то подземное жилище. Мысль о том, чтобы жить под землей, не такая уж и странная. Жилища в их стойбище – не шалаши на временных лагерях плоскогорья, конечно, а настоящие жилища в долине – тоже выдалбливались в земле. Бока подпирались камнями, ими же вымащивался пол и огораживался очаг. Но здесь все было по-иному. Под ногами – не земля, не камни, а та же странная, чуть шершавая, но ровная поверхность, сбоку же… Он протянул руку, и она коснулась холодной каменной глыбы. Потом сделал шаг в другую сторону, все под сопровождение бормотания, и опять рука уперлась в ровный, гладкий камень. Они огорожены в каменной ловушке, напоминавшей тесную пещеру, но только сотворенную… здесь легкая одурь, в которой пребывал Тесугу после того, как пришел в себя, спала окончательно, а память вернулась. Он в самой сердцевине Обиталища Первых, может, в шаге от того места, где открыт вход в нижний мир. И сюда его привели ждать ночи и смерти.

Он думал, что мысль эта опять исторгнет у него крик ужаса, что он задрожит, как там, наверху, пронзенный гневными взглядами каменных стражей. Но, кажется, что-то в нем устало от страха, или же просто его душа, прибыв, наконец, в предназначенное ей место, успокоилась. Сейчас он мыслил совершенно ясно, с тем чувством отстраненности, которое испытал, пока они брели через равнину.

Свет падал из-за спины. Тесугу повернулся туда и увидел над собой что-то вроде прохода, окутанного слабым сиянием раздробленного дневного света. Ну да, оттуда его, стало быть, и приволокли. Наверное, отсюда можно будет выбраться, но куда и зачем? Он там, где должен быть, в месте, о котором говорил сначала прежний неспящий, а потом и Бын. В месте, которое хочет его крови, чтобы мир людей мог существовать, как и прежде. И он медленно, стараясь не потревожить рану, опустился на странную поверхность. Надо ждать своей судьбы – значит, он будет ждать.

И ожидание потянулось. Он не хотел ни о чем говорить с юношей, который ждал смерти рядом с ним, но вскоре убедился, что такой возможности и не было. Духи, пометившие того, не позволяли ему говорить с другими, и он только бормотал что-то неразборчивое, стонал и хныкал, так и не пытаясь подняться. Хотя, пару раз Тесугу слышалось слово «еда». Наверняка, его тоже не кормили последние два дня, и сейчас, когда его собственный живот сводили мучительные судороги, это слово особенно сильно язвило слух. Он что не понимает, что для них все кончено с миром людей? Они больше не едят и не пьют, они избавились от съеденного и выпитого (что было очень кстати сейчас, когда оказались заперты здесь), так чего же он ноет?

– Замолчи! – не выдержав, бросил он беспокойному юнцу пару раз, это действовало, но лишь на короткое время. Потом тот снова начинал хныкать и бормотать. Прекратив обращать на него внимание, Тесугу пробовал думать о нижнем мире, о месте, куда уйдет сегодня. Будет ли у него и там его знак, проклятая раздвоенная губа, или этим он мечен только для мира людей? Что скажут ему духи предков, тех, что ушли до него? И что делать, когда окажется, что нет ни одного из рогатых братьев, кто мог бы поднять голос за него, сказать, что не нарушал он никаких обычаев, и жил правильно?

И в раздумья постоянно вплеталось виденное сегодня. Это место действительно поражало – пусть он немного видел в своей жизни, пусть никогда не бывал на стойбищах других родов, но знал (как ему казалось), как живут люди, и как выглядит то, что они создают своими руками. Но кто же сотворил все это? Первые окаменели волею Эцу, но кто воздвиг все остальное? Ровные ряды камней, знаки, призывавшие другие народы. Сейчас он ясно помнил, что вход в их яму охранял камень, который непостижимым образом приобрел форму кабана. Людское ли умение сотворило это? Или тот тоже окаменел вместе с Первыми? И что будет после… потом, когда кровь покинет его тело? Отдадут ли его в пищу крылатому народу? Или выбитые в камни птицы оживут, и очистят его тело от плоти? И, ни с того, ни с сего, ему вдруг вспомнился лагерь немых. Как много ему случилось повидать за эти дни. Встретить не-людей, стоять под безглазыми взглядами Первых. Он снова вспомнил худую фигурку, ту девушку-немую, которая сидела в стороне от лагеря сородичей. Сейчас ему казалось, он понимал, что так зацепило его в этом зрелище. Немая была отдельно от прочих, занимавшихся своими делами, она была словно изгнана из их круга, как будто… как он, собственно говоря.