Прервал Геннадий Сергеич задумчивость мою. Кабинет при мне изнутри закрывает на ключ. Достал из ведёрка для бумаг свёрток. Газетка мятая, жёлтая, будто старое сало весной из бочки. С виду неказистая штуковина, разве что не подтёрлись ею.

Развернул. А там – денег пачка. Вот тебе и – да! Столько у дурака махорки не сыщещь! Плотная, видать, немало их там сложил кто-то.

Перебирает их начальник мой, с угла прихватит большим пальцем, тасует, шерстит, словно пряжу прядёт, и ласкает, гладит, и испытывает удовольствие от этого простого действия.

Я наблюдаю со стороны и тоже испытываю приятное движение в груди.

Мне же чудно́, я такого обилия денег враз и не видывал никогда. Смотрю, дивлюсь молча, боюсь спугнуть этот цирк бесплатный. А что же, думаю, дальше-то будет, какие «номера» у него припасены? Только улыбаюсь одними губами, а сам молчу, затаился. А он:

– Чего краснеешь, как девка на завалинке? Молодец! Твоя работа. Видишь, как нам люди благодарны! Столько не пожалели за хорошее дело! Не перевелись благодарные люди, благородные, не всем же свинья’ми быть, в грязи, рыло совать в корыто да про кукурузу хрюкать!

Даёт мне стопочку этих денежек. Счас уж и не упомню, сколько их тогда было. Но до сих пор в глазах рябит. Правда, много их потом прошло через мои руки, чуть не в привычку вошло, а тогда, что ж, взял. Гипноз какой-то, на меня нагнал Геннадий Сергеич. Тишком подкрался ко мне.

Сунул я их в карман. Показал лицом, что не в новинку. В пиджак – мигом, не глядя, скоренько рукою – шмыг. Хруст такой приятный, зажиточный звук. Вот как сухарики в щи крошишь, для сытости. Новые листы, краска не полиняла, запах не растеряла, радостные какие-то. Чёрт его знает, но и глазу и слуху удовольствие. Бешеные они, заводные, что ли, деньги те! Вот счас и выскочат из кармана! Ну-т кось, прижми их сильнее. Толком и не успел подумать.

Геннадий Сергеич себе тоже отложил несколько тех денег шальных, улыбается, не тушуется. Вовсе ясно – совсем уж я не чужой. Неторопливо, ловко, видать, привычна ему эта раскладка денег на стопки.

– А это. – Туда пойдёт, «верховному», – пальцем несколько раз указал в потолок белёный. Многозначительно, соответственно рангу тех, мне не знакомых. Свои разговоры, мнения.

Слово-то какое уважительное, так и захотелось к нему другое приставить – «главнокомандующему». Хотя я его и в глаза не видывал. Может, он и не один вовсе. Штаб, комната целая. Сидят они по-государственному. Столы большие, крепкие, с двумя тумбами. Чувство такое, будто и меня в этот штаб вызвали срочно. А я уж тут и рад стараться, выслуживаться, лакействовать. При генерале. Откуда? С чего это вдруг? Выходит, совсем я себя не знал? Это я счас такой шибко умный.

Тогда же думаю: стало быть, не один я таков, если есть люди «повыше». Вон какая компания! И я – среди них. О как! Зауважал ненадолго.

Но вроде яблоко-то спелое, а с червоточиной оказалось.

Так что полной радости не получилось.

Признаться, не сильно мучила меня тогда совесть. Так, ухмыльнулась косорото. Сбоку-припёку. В такой-то шикарной бедности люди вокруг, крутится каждый, как может, перебивается. Не убил же я никого? Нет! Ну вот и хорошо!

Потом оказалось – убил, да и не одного. Ну, не прямо, а так, через свои делишки.

Страшно стало, да не исправить! Большое наказание. Кто не знает. Пока жив будешь, изведёшься.

Это уж потом, когда похмелье приспело во всём этом загуле.

И карусель завертелась, цветная, пёстрая лента. Жёсткая и очень непростая.

Но с того самого дня-то и пошло.

Неделя кончается – к нему. Как по расписанию. Смеюсь. Вроде сама в руки плывёт эта дармовщинка, вёрткая. Удобно, думать не надо. Всё, как золотая рыбка прошептала навстречу желаниям несусветным, складывается. Бери – не хочу.