Лёгкий ветерок оглаживает мой возбуждённый организм. Отпускает медленно. Дышится глубоко. Хорошо!

Впервые за несколько дней улыбаюсь.

Выезжаю на шоссе – женщина стоит. Голосует. Краси-и-и-вая! Волосы до плеч чёрной лавиной. Лицо слегка удлинённое. Глаза крупные, тёмные. Ресницами, как опахалами, взмахнула пару раз. Талия – двумя ладонями обхватить, без напряга, свободно. Бёдра крутые. Что-то восточное в ней просматривается.

Мне такие нравятся.

Едем, разговорились. Смеёмся. Показалось – или где-то её видел?

Испытали койку на прочность, устойчивость, прогиб. Не шелохнулась, не скрипнула, не вскрикнула коечка. Не подвела в ответственный момент.

Скала!

Повернулась ко мне спиной «царица шамаханская». Затихла.

А я лёг на спину. И сразу начался аукцион. Торгуюсь яростно!

Во сне.

Вскочил среди ночи – ни-ко-го!

В последнее время начальник отдела снабжения благоволил ко мне.

Я понимал – присматривается.

И я старался, даже задерживался по вечерам, вникал. Хотелось лучше сделать свою работу.

Рад был в городе приткнуться. Чтобы хорошо и надолго. Не сильно пригибался, но и не выпячивался, где не требуется.

Нравилось это дело. Снабжение. Всё лимитировано, фонды, расписано на уровне министерства до гвоздика.

Нет ничего, не достать просто так, а тут прикинул, там переговорил. Поулыбался – разве убудет? Созвонился, встретился с кем-то, и, кажется, из ничего, вдруг, а сдвинулось, закрутилось.

В грудь стучать кулаком не стану. А вот смотрю на новую продукцию, думаю: ведь работяге невдомёк – как это складывалось? У меня свои механизмы, колёсики, пружинки задействованы. Моё дело – вовремя его обеспечить всем необходимым, чтобы не отвлекался, не нервничал. Выдавал «на гора» продукцию, план гнал для страны.

Так вот крутился я, как шпиндель на токарном станке, нравилось, – на людях, опять же, все с тобой норовят подружиться. Про всякий случай.

Не обижал меня начальник и выделил из всего отдела. Хотя нас полтора десятка «бегунов» за всяким снабжением. Заводище-то – ого-го! Эвакуировали в Великую войну промышленный гигант из столицы, потом мощностей добавили.

Начальник был понимающий. С подходцем был, «ласун», как моя бабка говаривала, когда котяру гладила на широкой деревенской печи.

Вскоре и квартирка подоспела, перебрались мы с женой и сыном из общаги семейной в двухкомнатную на втором этаже. Спальня большая, с альковом, потолки высокие. И вид из окна – на широкую реку.

Какой-то генерал оставил. Заболел сильно после испытаний мощного оружия для защиты социалистического лагеря. Съехал тихо.

Только вот отопление печное. Да что уж, не привыкать, дело знакомое. Даже как-то веселее. Присядешь вечером на скамеечку, в щёлке огонёк пляшет, ложится тёплым пятном на пол, веселит ярким сполохом, конфорки малиновые. Глаз не оторвать. Хорошо!

Чайку врежешь с вареньицем из дома, да и что ещё надо? Хорошо, ей-богу!

Премию регулярно выписывали. И начальник улыбался, при встрече здоровался подолгу, а уж когда на Новый год в гости позвал со всей семьёй, тут совсем стало ясно – друзья.

Одно не нравилось – ладошка у него потная, мокрая, склизливая. Как-то меня это настораживало, но особенно я не придавал этому значения. Мало ли у кого какие прорехи есть в организации здоровья.

Да и чего уж роптать – «начальство приходит и уходит, а подчинённые остаются», как выступал на собраниях наш председатель колхоза.

Выпили мы с ним, посидели. Особенно он и не давил на «приём внутрь». Душевно, как родные почти. И жёны наши, нарядные, распрекрасные, в причёсках-кудряшках, даже от этого чужие немного, необычные. Но это не выбирают. Судьба!