– Тем более, что до третьего ноября осталось всего три недели…

Этот отпуск ничем не отличался от отдыха тысяч обычных туристов. Разве что деньги она могла не экономить. Но что-то в ней все же проклюнулось, наверное, от дочерей Израилевых. Мышка сняла достаточно скромный номер на первой линии Тель-Авива, с окнами, выходящими на Средиземное море. Она проводила на пляже большую часть дня. Солнце, в конце октября ласковое, не обжигающее своими лучами, в какое-то мгновение напомнило ей об острове Зеленой лагуне. Именно тогда Наталья уверилась, что выход найдется, и отключила продолжавший работать «автомат». Она даже приказала себе «не замечать» вполне еврейского вида физиономии, которые умело вели ее от отеля на пляж, потом по длинной набережной – до Яффы и до одного из бесчисленных рыбных кафешек, которые за эти недели она отыскала все; даже самые непрезентабельные.

А третьего ноября, так же «забыв», что уже с утра надо было начинать отвечать сорок первый день рождения, она стояла у дверей собственного дома в Бат-Яме.

– Нет, – она даже чуть покачала головой, нажимая на кнопку звонка, – это не мой дом. Он чужой; выстроен на чужие деньги, без души, без тепла.

Она шагнула в двери, и замерла от радости.

– Все-таки один подарок на день рождения я получила, – чуть не вскричала она, прижимая к себе сухонькую фигурку Инессы Яковлевны.

Она постаралась не заметить смущение старушки, ее виноватого взгляда. Потому что видела за всем этим настоящую материнскую любовь, которую не могли сдерживать глаза Инессы Яковлевны, ее неподдельную радость. Увы – в большой столовой, куда ее привела семенящая рядом домоправительница, ни Николаев, старшего и младшего, ни Лидии не было. За столом сидел лишь Соломон, изобразивший искреннюю радость при виде гостьи. Да – именно в этом качестве и ощущала себя сейчас Наталья. Ей нестерпимо захотелось стереть эту самодовольную улыбку со старческого лица; если не кулаком, так безжалостными словами. Например, повернувшись к Инессе Яковлевне, и спросив ее: «А помните ли вы, как спаслась, одна из всей семьи, еврейская девочка Инесса, когда в Одессе заживо горели почти все ее родные и знакомые? И знаете ли вы, кто поднес спичку к пустым пороховым складам, пусть не своею рукой. Вот он – оберлейтенант СС, зверь в человеческом обличье!».

Соломон прочел этот выкрик в глазах Натальи; ответил ей тоже безмолвно – ставшим пустым и одновременно мертвенно-страшным взглядом:

– И это говоришь ты, палач ужасного кагебе?! Женщина, на руках которой кровь десятков, если не стен людей?

Наталья такого отпора не побоялась; она пожалела сейчас старушку, у которой, быть может, не оставалось в мире никого из близких, кроме нее, Мышки, и… Соломона.

Старый еврей молча кивнул, соглашаясь не впутывать домоправительницу в эту войну, и опять расцвел улыбкой.

– А мы, уважаемая Ирина, – он вскочил с места на удивление бодро, – приготовили вам на день рождения подарки. С Инессой Яковлевной мне, конечно же, не сравниться…

Он махнул рукой на стол, который действительно был накрыт для праздника. Мышка благодарно улыбнулась домоправительнице, и села напротив Соломона, который протянул ей через широкий стол какой-то толстый пакет. Старушка, поначалу державшаяся скованно; даже испуганно, тоже расцвела улыбкой и скрылась на кухне, откуда тут же донесся лязг крышек, а потом и мощный запах какого-то кушанья. Наталья, прежде чем взять в руки пакет, помедлила, а потом коснулась пальцами ушей в надежде, что старый еврей поймет такой нехитрый сигнал. Соломон кивнул, усмехнулся, и – в свою очередь – провел рукой широкую окружность, показывая, что ему тоже есть что сообщить Крупиной, не привлекая чужого внимания. Наталья кивнула; о том, что особняк взят под плотное наблюдение, она поняла еще на подходе к нему. Потому она чуть задержалась на улице, прошлась вокруг особняка, и теперь могла рассказать, сколько наблюдателей сейчас окружили дом, и где находится каждый из них. Не до конца она была уверена лишь в оценке намерений этих бойцов. Это не было одна команда; агентам полковника Кобаяси определенно кто-то противостоял. Столкнутся ли они; прольется ли здесь кровь? Серую Мышку это совершенно не трогало. Хотя – коснись угроза внутренних покоев особняка, она без раздумья встала бы на защиту и Инессы Яковлевны, и Соломона. Потому что была уверена – олигарх подстраховался, не раз и не два. Что, упади с его головы хоть один из оставшихся седых волос, она никогда больше не увидит никого из Емельяновых. И этого никогда себе не простит. Соломон подтвердил это, воспользовавшись отсутствием домоправительницы.