– И все-таки скажи.

– Случайно услышал, как кто-то рассказывал об этом в школе.

– Ты лжешь. Тебе уже приходилось делать так раньше.

– Я угонял машины только у партийных функционеров и других больших шишек.

– Что?!

Но Уильям хитро усмехнулся, и Чанг решил, что он просто пошутил. Однако его замечание было сделано с жестоким умыслом: мальчишка намекал на антикоммунистическую деятельность отца, доставлявшую всем его родным столько неприятностей на родине и в конечном счете вынудившую семью бежать в Америку.

– С кем же ты общался – с ворами?

– Отец, только не надо, – снисходительно покачал головой мальчишка, и Чангу захотелось отвесить ему затрещину.

– А зачем тебе был нужен нож? – спросил он.

– Мало ли у кого есть ножи. Например, у яя тоже есть нож.

Этим почтительным обращением китайские дети зовут дедушек.

– У него есть маленький ножик для чистки трубки, – возразил Чанг, – а совсем не оружие. – Он наконец потерял терпение. – Как ты можешь так непочтительно разговаривать с отцом?

– Если бы у меня не было ножа, – раздраженно ответил мальчишка, – и я бы не знал, как заводить машину без ключа, нас уже не было бы в живых.

Затор на дороге рассосался, и Уильям погрузился в задумчивое молчание. Чанг отвернулся. Слова сына причинили ему физическую боль. Он увидел Уильяма совершенно с другой стороны. Да, разумеется, в прошлом с мальчишкой уже были проблемы. В переходном возрасте он стал угрюмым, раздражительным, замкнутым. У него возникли проблемы со школой. Когда Уильям принес домой письмо от учителя, ругающего его за низкую успеваемость, Чанг решил строго переговорить с сыном – ведь тот неоднократно проходил тесты на уровень интеллекта и неизменно показывал результат выше среднего. Уильям ответил, что он ни в чем не виноват. Якобы его травят в школе потому, что его отец диссидент, нарушивший правило «одна семья – один ребенок», выступающий за предоставление независимости Тайваню и – самое страшное святотатство – критикующий КПК, Коммунистическую партию Китая, и ее закоснелые взгляды на свободу и права человека. И над Уильямом, и над его младшим братом постоянно издеваются дети влиятельных партийных функционеров, развращенные оравами сердобольных родственников и взирающие свысока на остальных учеников. Усугубляло дело и то, что Уильяма назвали в честь известного американского предпринимателя, а его младшего брата Рональда – в честь президента Соединенных Штатов.

Но Чанга не встревожило ни поведение сына, ни то, как Уильям его объяснил. К тому же воспитанием детей должна была заниматься Мей-Мей, а не он.

Почему характер мальчишки изменился так резко?

И вдруг до Чанга дошло, что он, работая по десять часов в день в типографии и проводя бо́льшую часть ночи в обществе других диссидентов, практически не общался с собственным сыном – до тех пор, пока не отплыл вместе с ним из России в Мейго. Бывший профессор ощутил леденящий холод при мысли, что теперь для Уильяма такое поведение стало нормой.

Какое-то мгновение Чанг готов был дать выход переполнявшей его ярости – правда, лишь отчасти направленной на Уильяма. Он не мог сказать, что́ его так разозлило. Некоторое время Чанг разглядывал заполненные улицы, затем повернулся к сыну:

– Ты прав. Сам я не смог бы завести машину. Спасибо.

Уильям не подал виду, что услышал слова отца. Он сидел, крепко вцепившись в рулевое колесо, погруженный в собственные мысли.

Через двадцать минут беглецы въехали в Чайна-таун. Они оказались на широкой улице, надписи на которой были выполнены на английском и китайском языках: Канал-стрит. Дождь утих, и тротуары заполнились народом. Вдоль улицы стояли десятки бакалейных лавок и сувенирных ларьков, рыбных магазинов и крохотных пекарен.